Даже у Морского (Водяного) царя есть нечто общее со Змеем. Об этом нам рассказали… гусли, найденные во время раскопок археологами. На их корпусах была изображена голова змеи с детенышами, а также головы коней. Да и князь Волх, сын основателя Новгорода Словена, по легенде, умел превращаться в лютого змея.
Таким образом, тема змееборчества сохраняется в русской былине. Мы можем нарисовать словесный портрет врага киевских богатырей. Он огромный, страшный, не ахти какой умный, но очень прожорливый и сильный; и, если даже внешне он перестал быть похож на Змея, он сохранил многие его качества. Тем более что этот образ, сложившийся в древнем мифе, позднее вполне органично начал ассоциироваться с образом внешнего врага. Ведь время создания былин совпадает с периодом борьбы молодого Русского государства с кочевниками, накатывавшими на него волнами из бескрайних степей. Отвечая на запросы времени, эпос все больше начинает тяготеть к реалиям, пусть даже в гиперболизированной форме. Так Илье Муромцу, сидевшему до этого три года в княжеской тюрьме, приходится столкнуться с Калином-царем, который осадил Киев с трехмиллионным войском и даже сделал подкопы в чистом поле, в один из которых и угодил Илья. Сухман Одихмантьевич на охоте за белой лебедью дерется с силой татарскою в сорок тысяч человек. Богатыри ездят в дозор, который может длиться годами. А Идолище поганое, которое Богу не молится, даже ненадолго захватило Киев и отправило князя Владимира работать на кухню. Если бы не Илья, конец бы князю скорый пришел, а княгиня Апракса оказалась среди наложниц врага.
Глава 4
Песенная летопись России
Этот день для бурлаков выдался тяжелым: сильный встречный ветер, налетавший порывами, сбивал с темпа, ноги вязли в песке, а поднявшаяся волна била по бортам баржи, которая так и норовила сесть на мель. И если с утра у мужиков было хорошее настроение, то к вечеру оно у всех окончательно испортилось, и люди брели в тишине, мечтая об отдыхе. Слышались только тяжелое дыхание да резкий кашель: вчера целый день моросил мелкий дождь, и двое из команды занемогли, но продолжали тянуть лямку: до конечной цели – Рыбинска – оставалось два дневных перехода, и близкая цель подгоняла людей, заставляя трудиться из последних сил. Каждый, стиснув зубы и налегая на лямку, думал о моменте, когда, наконец, получив деньги, сможет спокойно отдохнуть, помыться и почувствовать себя человеком. Сезон заканчивался, и мужики уже прикидывали, что будут делать зимой. Кто-то мечтал вернуться в родную деревню, кто-то с тоской думал о работе на заводе, а кому-то, как Акиму, было некуда деться, и надо было решать: примкнуть ли к компании Кривого и окончательно опуститься на самое дно, осев в портовых притонах до следующей весны, податься в солдаты или отправиться на юг, в родные Сальские степи, откуда он когда-то бежал, мечтая о богатстве. Жизнь жестоко посмеялась над ним: ни кола, ни двора, ни жены, ни детей.
После ужина Аким поднялся на высокий кряж – подальше от мужиков, тихо переругивавшихся у костра. Хотелось немного побыть одному и наконец принять решение. Остальные задумчиво посмотрели ему вслед и разве что не покрутили пальцем у виска: вместо того чтобы лечь и отдохнуть, этот чудак тратит последние силы на какую-то блажь.
Внезапно распогодилось. Ветер стих, и выглянуло солнце, осветив широкую стальную полосу реки, подкрашенную лучами заходящего светила.
– Красота! – Раздался за спиной звонкий голос.
Аким обернулся: позади него стоял Степка – молодой парень, впервые впрягшийся в бурлацкую лямку.
– Ты чего пришел? – Мрачно буркнул Аким, которому меньше всего сейчас хотелось с кем-то разговаривать.
– Так красиво же, – пожал парень плечами. Подойдя к краю обрыва, он окинул взглядом расстилавшийся под ногами пейзаж. – Я с низовьев. Там река совсем другая. Хотел на нее посмотреть, прежде чем засесть в Астрахани. У нас там небольшой рыбный промысел.
– Посмотрел? – набычившись, не сдавался Аким, всем своим видом давая понять, что не рад компании.
– Ага, – тряхнул черными кудрями Степка и вдруг запел, глядя куда-то вдаль. – Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные Стеньки Разина челны…
Аким хотел его осадить, сказать что-нибудь неприятное, но вдруг поддался очарованию этого чистого высокого голоса. Перед его внутренним взором встала степь, по которой ветер катил волны ковыля, и он верхом на дончаке Соколике словно плыл среди этого бескрайнего моря. Конь повиновался малейшему желанию седока, и Аким чувствовал себя счастливым и свободным. Ему тогда было четырнадцать лет. С той поры прошло еще двадцать. У Акима защемило сердце от мысли, как, должно быть, постарели родители и что отцу наверняка уже тяжело управляться с табуном. Решение пришло само собой. Дождавшись, когда затихнет песня, он опустил глаза и, поддев ногой камешек, буркнул, ни к кому не обращаясь:
– Интересно, когда «Ласточка» вниз пойдет?
И вдруг радостно улыбнулся обернувшемуся Степке.
Песни о том, что было
Новым шагом в устном народном творчестве стал жанр исторической песни. Зародившись в XIII–XIV веках, она рассказывала о реальных событиях и людях. Ее отличительной чертой стала относительная современность, то есть песни часто писались не постфактум, с опорой на народную память, а либо во время конкретного события, либо сразу после его окончания. Также характерно было создание циклов песен о событии или историческом лице.
Разумеется, исторические песни нельзя рассматривать как стопроцентно достоверный источник. Тем не менее этот жанр очень важен для понимания истории страны, так как в каждую эпоху народ вычленял наиболее значительные для него события. Наблюдая за развитием сюжетов исторических песен, можно составить довольно ясную картину о пути, по которому двигалось государство. На сегодняшний день известно около шестисот лирических и лирико-эпических сюжетов исторических песен. В них рассказывалось о Стеньке Разине и Ермаке, о войнах Петра I и походах Суворова…
Непосредственными предшественниками исторических песен стали былины, но между этими жанрами есть четкое различие. В исторической песне легко угадываются реальные личности. В былинах они тоже присутствуют, но значительно реже – как правило, это собирательные образы. В песне меньше гиперболизации, свойственной былине, и, наконец, в исторической песне может быть больше мелких, бытовых подробностей, в то время