Похоже, что и Зильберман вспомнил тот давний инцидент и сложил два и два. В его глазах мелькнуло понимание.
— Вы думаете, что… — он помедлил. — Да, это возможно. Люди убивали и по меньшим поводам… Но почему именно в ту ночь?
— Когда погиб Липкин, Шиндлер мог подумать, что это — шанс. Возможно, он видел, как это произошло, ведь он находился в салоне неподалеку от окна. Час спустя он, как и все, знал, что нож был отравлен. И ему пришло в голову повторить этот сюжет. Наверняка у него дома были соединения цианида, сейчас это ведь не такая уж редкость… Он отправился к Брухичу и убил его. Но… Ему не повезло. Убийство Липкина видел не только он, но и Брон. Если Шиндлер умолчал о виденном на допросе по одной причине — хотел воспользоваться случаем, то Брон по другой — хотел раздобыть потрясающий материал для репортажа. Он даже за пистолетом заехал в ту ночь. И следовал за Шиндлером на своей машине, видел, как тот проник на участок Брухичей. Возможно, видел, тут у меня нет доказательств. Но, как бы то ни было, теперь Брон был опасен, и Шиндлер его убрал — убил из его же пистолета. Казалось бы, можно вздохнуть спокойно… Но тут судья отпускает под залог Купермана — причем во второй уже раз. Это означает, что полиция продолжает подозревать именно Купермана во всех убийствах, но не может пока представить убедительные улики. Если теперь Куперман исчезнет… Улики останутся, а опровергнуть их будет некому. Шиндлер хотел обезопасить себя. И убил Купермана.
— Каким образом? — нахмурился Зильберман.
— Он приходил к Куперманам сегодня почти сразу после того, как Амнона выпустили, — объяснил я. — У него было достаточно времени, чтобы отравить все, что было в доме съестного…
— Многие приходили, — буркнул Зильберман. — Я тоже, кстати говоря. Приехал, чтобы поздравить Амнона. Вы хотите сказать, что он мог и мне предложить этот отравленный… что там у него было отравлено?
— Кофе, — сказал я.
Зильберман передернул плечами — должно быть, представил себе, как лежит хладным трупом рядом с Амноном и Маей. Я его понимал.
— А потом он приехал к вам, — сказал я, — потому что вы ведь знали о той истории на базе. Вы в то время проходили резервистскую службу, верно?
— Да… — протянул Зильберман. — Но, знаете, адвокат, мне и в голову не пришло, что именно это было причиной… Он меня шантажировал, требовал, чтобы я держал язык за зубами, но я был уверен, что причина в другом. Потом он набросился на меня с кулаками, и мне ничего не оставалось, как…
— Конечно, — кивнул я, — вам ничего не оставалось, вы знали, где лежит пистолет… К сожалению, я не видел, как все происходило, иначе смог бы выступить свидетелем…
— Но вы ведь все слышали! — воскликнул Зильберман.
— Я слышал начало вашего спора, — пояснил я. — Потом вы поднялись на второй этаж…
Показалось мне, или на самом деле где-то скрипнула дверь? Похоже, Зильберман не обратил на это внимания, он думал, сопоставлял факты, наверняка пытался оценить собственные шансы. Шансов у него было много, если…
Вот именно — если. И теперь — он знал это — все зависело от меня. От меня как адвоката? Или от меня — как свидетеля?
Черт возьми, мне нужно было уйти отсюда живым и, по возможности, здоровым. Буду я защищать этого человека в суде или нет — вопрос второстепенный. Во всяком случае, все детали убийств теперь уложились в моем сознании. Вот только сохранить бы еще само сознание…
По-моему, между мной и Зильберманом все же установилась некая атмосфера если не взаимного доверия, то, по крайней мере, отсутствия подозрительности. Вообще говоря, он мог бы уже спрятать свой пистолет и позволить мне встать из этого проклятого кресла, где я ощущал себя беспомощной мишенью.
— Потом мы поднялись на второй этаж, — повторил мои слова Зильберман, — и это были самые кошмарные минуты в моей жизни.
Слишком много пафоса. Минуты, конечно, были кошмарными, это верно, но и переигрывать не стоило.
Я опять услышал скрип. Теперь уже и Зильберман обратил внимание. Он поднял пистолет и направил мне в грудь — отвратительное ощущение, будто глаз смерти. Не хватало только, чтобы у него именно теперь сдали нервы.
— Нужно все-таки позвонить в полицию, — сказал я. — Чем больше времени мы тут теряем, тем труднее мне будет потом выступать в суде в вашу защиту. Вы понимаете, что даже, действуя в пределах необходимой самообороны…
— Помолчите! — крикнул Зильберман, и я немедленно прикусил язык.
Отступив в сторону короткого коридорчика, он не спускал с меня глаз. Еще не убедился в моей лояльности? Ну что я еще мог сказать?
Зильберман стоял уже у первой ступеньки лестницы, которая вела на второй этаж. Он думал, что звуки доносились оттуда? Черт, может, Шиндлер оказался только ранен и сейчас сверху появится нога, нашаривающая ступеньку?
Все, что произошло потом, уложилось по времени в десятую долю секунды.
Что-то серое свалилось на спину Зильбермана, пистолет выпал из руки и, естественно, выстрелил, пуля свистнула, как мне показалось, у самого моего уха, потом сверху упало еще что-то тяжелое, оказавшееся при ближайшем рассмотрении никем иным, как Сингером, который бросился ко мне и спросил:
— С тобой все в порядке?
Я молчал, глядя, как инспектор Хутиэли заламывает руки Зильберману и пытается надеть на него наручники.
— Помог бы, — сказал я Сингеру.
— Сам справится, — отмахнулся детектив.
Так оно и оказалось. Минуту спустя в салон вломилась полицейская бригада, и Зильбермана, вопившего что-то нечленораздельное, уволокли в машину.
Инспектор, отдуваясь, подошел к креслу и встал надо мной.
— Послушайте, адвокат, — сказал он недовольным голосом. — Нельзя было без театральных эффектов?
— Рад, — заявил я, с трудом поднимаясь на ватных ногах, — рад, что вы изменили свое мнение о вине бедняги Купермана.
— Иногда и частные детективы приносят пользу правосудию, — с лицемерным вздохом заявил Хутиэли.
* * *
— Я ведь действительно до последней минуты был убежден, что убийца — Шиндлер, —