Старшина гильдии сжал губы в тонкую струну:
— «Женщина с носом». Теперь и такое в книгах. — В книгах — правда, — вмешался Фогель ровно. — Если хочешь знать, как пахнет ложь — поверь носу.Бургомистр постучал пером по столу:
— К делу. Он поднял брусок простого серого мыла, взвесил на медных чашах — чаши сошлись почти идеально. — «Мера — ровная», — прочитал он вслух, глядя на табличку, которую Грета принесла как свидетельского друга. — Цена — одна? — Одна, — подтвердила она. — Для бедных у меня есть короткая мера — но тогда и брусок короче.— И ещё вопрос, — вмешался Stadtschreiber: — Ярмарка. Что это за «урок мытья рук» был вчера у лавки? Нам нужно понять, не торговля ли это под видом «благотворительности».
Грета посмотрела прямо. — Это была профилактика. Пиво и пирог — за счёт соседей. Вода — от управы, кстати. Бургомистр чуть заметно кивнул: — От управы.Секунда тишины. Потом он отложил перо:
— По счётам — замечаний нет. По мере — ровно. По ценам — удержитесь. И… — он приподнял взгляд, — по «урокам» — разрешаю по воскресеньям, как писал в письме. Город меньше болеет — город меньше тратит. Это арифметика, даже если пахнет розмарином.Старшина гильдии шевельнулся, как стул:
— И всё же, герр бургомистр… женщины… — Женщины у меня не числятся в расходах, — оборвал его бургомистр. — У меня числятся итоги.Тонкая, как волос, улыбка пробежала по губам брата Матиаса. Он поднял глаза и встретился взглядом с Гретой — в этом взгляде было не одобрение, а интерес. Будто кто-то тихо, но внимательно перевернул всё на «оборотную сторону».
— Ещё? — спросил бургомистр.
Писарь хотел было вскинуть перо, но перо его сдалось раньше. — Нет, — буркнул он. — Пока нет.— Тогда свободны, фрау Браун, — подвёл итог бургомистр. — И ещё: сегодня вечером заседание совета о торфе. Зима будет сырая. Если у вас есть разумная «рецептура экономии топлива» — скажете.
— Скажу, — отозвалась Грета. — И дам образец. ---Они вышли в промозглое утро — и воздух словно стал легче.
— Вы видели, как у писаря дрогнула бровь на «свидетель — нос»? — хмыкнул Йоханн. — Ему понадобится пол-литра уксуса. — Ему понадобится пирог, — поправила Грета. — Сладкое продлевает терпение.У ворот управы их догнал брат Матиас.
— Фрау Браун, — сказал негромко, — иногда, чтобы уцелеть, нужно бросить людям правильную скуку. Вы умеете. Но в Бамберге вам это не поможет. — Потому что там скука — мужской цех? — приподняла бровь Грета. — Потому что там на скуку смотрят через решётку предрассудка, — ответил он. — Я вчера видел копию знака — у одного торговца из Аугсбурга. Имя — Ган?Он ушёл, оставив за собой тонкую линию ладана.
— Он на вашей стороне? — спросил Фогель.
— Он на стороне интереса и порядка, — ответила Грета. — А это почти моя сторона. ---Дома, в лавке, пахло добром: печь грела, на верёвке сушились пучки чабреца, таз «чистых рук» тихонько дымил, как колодец после дождя.
Грета, не снимая плаща, развернула свёрток брата Матиаса: тонкая бумага, аккуратные строки. — «Бамберг. Коллегия при госпитале. Требования: латинь — обязательно, рецептуры — по списку, отчёт — еженедельный, женщин — не допускать, если не…» — Если не вдова мастера, — подсказал Фогель, заглядывая ей через плечо. — Или не чудо, — сказал Йоханн, опираясь на косяк. — Я — ни то, ни другое, — произнесла Грета. И улыбнулась. — Значит, будем изображать скучную вдову-чудо.— Вы поедете? — спросил Фогель.
Она подняла взгляд. Два вопроса — в двух мужских лицах. — Я поеду на смотры. Не за должностью. За правом присутствовать. Я не покину Линдхайм, если здесь нужен «урок рук». Но… посмотреть — нужно. Чтобы понять, что мы строим.Тишина легла между ними ровно, как новый скатерть. В ней слышалось многое: «останься», «ехай», «я рядом», «не рискуй».
— До вечера у меня ещё одно дело, — сказала Грета, разрывая тишину. — Торф.
---Совет по торфу заседал в низком зале у склада, где стены уже пахли влагой, а будущая зима — треском зубов.
Собрались ремесленники, свечник, сапожник, пара рыбаков; у всех — один вопрос: чем топить, когда дрова дорогие, а уголь — «для богачей и кузнецов».— Торф у нас есть, — сказал старший рыбак, — только берут его «криво»: палками, без нарезки, потом сохнет, как ленивый кот.
— Тогда делаем правильно, — вступила Грета. — Режем кирпичами — лопатой с прямым лезвием, складываем шахматой под навесом, не на голую землю. И добавляем в печи вставку из глины — «горло», чтобы горение было ровным, а не жадным.— А вы что, печник? — хмыкнул сапожник.
— Я — человек, который не хочет спать в дыму, — спокойно ответила она. — И ещё: в торфную массу можно подмешивать измельчённую солому и сухой навоз — для «связи». Это не запах, это экономия.— А свечи? — подал голос свечник. — Люди берут тало́вые, от них копоть и храм чёрный.
— Для кухни — тало́вые, для молитвы и у «больных» — восковые. Но восковые — экономить, — сказала Грета. — И держать фитиль в меру, короткий — меньше копоти.Бургомистр, пришедший «случайно», стоял у двери, слушал, как пробуют на язык разум.
— Фрау Браун, — сказал он, когда обсуждение выдохлось, — составьте лист — как резать, как сушить, как смешивать. Мы повесим у склада и у церкви. И выдадим вдовам по лопате правильной формы.— Листы я напишу крупно и просто, — кивнула Грета. — Чтобы читали даже те, кто «не любит буквы».
— А те, кто не любит буквы, любит картинки, — вставил Йоханн. — Я закажу у плотника