Он открыл письмо — видимо, рекомендацию от брата Матиаса.
— Вас хвалят. Но… — он поднял взгляд, — предупреждают, что вы «чудо». — Тогда мне остаётся только оправдать ожидания, — ответила она ровно.По залу пробежала волна едва сдержанного смешка.
— Ваш рецепт мыла, — продолжил Фаустер, — привлёк внимание не только чистоплотных домохозяек, но и алхимиков.
— Мыло — это алхимия в своём лучшем виде, — сказала Грета. — Оно превращает грязь в чистоту и не требует жертв. — Сильное заявление, — заметил один из магистров. — Зато без побочных эффектов.Фогель стоял в стороне, тихий, как стетоскоп. Йоханн — чуть за спиной, словно охранник.
— Нам нужно понять, — вмешался третий магистр, — откуда у вас знания. В книгах их нет.
— Из опыта, — ответила Грета. — А опыт — это просто ошибки, которые выжили.На миг даже Фаустер усмехнулся.
— Хорошо. Мы назначим испытание. Завтра. Вы должны приготовить лекарство, что укрепит тело и дух пациента. Не магию — реальный состав.— А кто пациент?
— Посмотрим, кого судьба пошлёт, — сказал Фаустер. — Иногда она посылает удивительные случаи. ---В трактире напротив она сидела у окна, разглядывая огни. За стеной шумел дождь, у очага кто-то пел про корабли, которые не возвращаются.
Йоханн наливал вино. — Ты сегодня танцевала между ядом и похвалой. — Главное — не перепутать бокалы, — ответила она. — У них на лицах — не вера, а интерес. — У интереса хотя бы глаза живые. С верой хуже — она не слушает.Фогель разложил на столе свёртки.
— Завтра будет шанс. Если дашь им то, что работает — они не смогут отрицать факты. — Я не дам им чудо, — сказала Грета. — Я дам им простое: настой овса, мед, уксус и хвою. Для сил. То, что я пила после болезни. Пусть попробуют спорить с тем, что помогает.Йоханн подался вперёд:
— А если Ган вмешается? — Тогда он станет моим «испытуемым», — сказала Грета. — Пускай узнает, как пахнет совесть. ---Ночью она не спала. Дождь стучал по крыше, свеча чадила, и мысли, как маленькие зверьки, бегали по комнате.
«Бамберг — не Линдхайм. Здесь всё красиво, но холодно.
Здесь женщины — не люди, а отражения. Но если я уже умею делать мыло из грязи, значит, сделаю и порядок из хаоса.»Она достала из сумки брошюру — ту самую, с выставки. На полях рецепты, запахи, маленькие химические формулы.
Пальцы дрожали, когда она писала на чистой странице:«Если вы когда-нибудь прочтёте это, Ирина Разумовская — знайте, вы не зря жили.
Вы просто… пересекли век не туда, куда шли, но именно туда, где были нужны.»Утро пахло дымом и хвоей. В госпитале её ждал длинный стол с приборами: ступка, фильтр из ткани, сосуды, мед, уксус, овёс. И один стул, на котором сидел… Ган.
— Ваш пациент, — холодно сообщил Фаустер. — У него мигрени. — Понимаю, — произнесла Грета. — Идеальное состояние, чтобы размышлять о смирении.Она молча растёрла хвою, залила уксусом, добавила мёд, проварила — всё спокойно, без магии, только запахи: смолы, кислоты, терпкости.
— Это не лекарство, — прошептал Ган. — Это терпение, — ответила она. — Выпейте, и узнаете, как оно на вкус.Он сделал глоток, и на лице мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Тепло… — Значит, живы, — сказала Грета. — Поздравляю, герр Ган. Это самое надёжное доказательство действенности рецепта.Магистры переглянулись. Фаустер кивнул.
— Фрау Браун, — произнёс он. — Ваша практика… нестандартна. Но результаты — очевидны. Я прошу вас остаться на время. Учить наших подмастерьев гигиене и практической химии. — Если разрешат руки, — ответила она. — И если мне дадут воду.— Воды в Бамберге хватает, — сказал Фаустер. — Но вот с чистотой сложнее. Возможно, вы сможете и это исправить.
---Когда они вышли из госпиталя, день был бледный, как недописанное письмо.
Йоханн молчал, пока они не дошли до трактира. — Ну что, чудо? — Нет, — сказала она. — Просто женщина, которая умеет варить мыло и не боится грязи. Фогель тихо улыбнулся. — Иногда этого достаточно, чтобы изменить город.Она посмотрела на улицы Бамберга — мокрые, блестящие, пахнущие уксусом и хвоей.
«Всё начинается с чистоты рук», — подумала она. — А потом уже — душа.
И где-то над собором звон ударил трижды — ровно, спокойно, как новая точка отсчёта.
Поздний вечер в Бамберге пах дождём и горячим хлебом из пекарни за углом. Город шумел не войнами, а разговорами — о женщине, которая посмела лечить, учить и шутить при уважаемых магистрах.
Грета шла по узким улицам, чувствуя, как мокрые камни под ногами светятся, будто впитали в себя старый свет. Йоханн нёс корзину с инструментами, Фогель — аккуратную сумку со свитками. Сзади тихо звякали аптекарские стеклянные флаконы.— Тебя теперь будут называть «учительницей Бамберга», — сказал Йоханн.
— Пусть называют, если запомнят не меня, а мои рецепты, — ответила она. — Я не хочу быть чудом. Хочу быть привычкой. — А это куда опаснее, — усмехнулся Фогель. — Привычки меняют мир.Они вошли в трактир, тот самый, где всё началось. Тот же очаг, те же ноты песни — теперь уже про женщину с «огненной водой, что лечит и не жжёт». Люди приветственно зашумели, кто-то крикнул:
— Фрау аптекарша! За вас пьют монахи!— Вот это успех, — заметил Йоханн. — До тебя они пили только за святых.
— А я просто варю чистоту, — усмехнулась Грета, сбрасывая плащ. ---У очага, где было тепло и тихо, они устроились втроём. Грета сняла перчатки, руки пахли смолой и мёдом. Йоханн подлил вина, Фогель разложил рядом на столе блокнот с пометками.
— Итак, — сказал он, — тебя оставляют здесь на время.
— Да, — кивнула Грета. — Обучать подмастерьев. Простым вещам — мытью рук, чистке инструментов, кипячению бинтов. Они привыкли звать это «ересью», но потом сами удивятся, когда больных станет меньше. — А после? — Йоханн поднял глаза. — После — вернусь. В Линдхайм. Там мой дом, мои люди. Я не собираюсь быть пленницей чужого восхищения.Фогель