— Кто сказал? — приподняла бровь Элла.
— Он сам, — кивнул Артём на едва заметный знак Библиотеки, проступивший на камне, как влажное пятно. — В этом городе стены разговаривают, если знать язык.
— Замечательно, — фыркнула Элла. — Главное, чтобы дверные петли не начали декламировать сонеты, когда мы полезем в шкаф.
Они вошли в палаццо, где мраморная лестница закручивалась в спираль, а с потолка свисали стеклянные гроздья Мурано. Зал был полон цвета: рубиновый, лазуритовый, янтарный. Фигуры в масках, как живые картины, кружились в менуэтах. На стене напротив — гигантское полотно: Венера и Марс, луки, стрелы, тонкие намёки, которые Италия никогда не скрывала.
— Танцуем, — сказала Элла так, словно сообщала пароль.
— Мы же спешим, — возразил Артём.
— Для проникновения нам нужен второй этаж, — её пальцы невесомо легли ему на плечо. — А туда ведёт лестница за оркестром, и её перекрывают гвардейцы. Гвардейцы пропускают только тех, кто «своих». Мы станцуем один тур — и я специально наступлю на ногу лорду в павлиньих перьях. Гвардейцы отвлекутся. Ты пройдёшь.
— Ты бесстыдна, — восхищённо прошептал он.
— Профессионально бесстыдна, — поправила она. — И держи корпус, профессор. Музыка пошла.
Они вошли в танец. Его ладонь легла ей на талию — осторожно, с удивлением, как будто он касался редкой рукописи. Её пальцы сомкнулись на его руках уверенно, как на рукояти клинка. Они двигались плавно, и Артём вдруг понял, что Элла танцует так же, как дерётся: экономно, точно, с идеальной геометрией пространства, в каждом повороте — скрытый расчёт.
Музыка взметнулась — и всё произошло почти как она и обещала. Элла совершенно случайно наступила на перо павлиньего хвоста аристократа, разлетелись искры ругани и перьев, гвардейцы заметались. Артём скользнул к лестнице и растворился в сумраке.
Наверху было тише. Кабинет Контарини встретил запахом чернил, тёплого дерева и вина. На стене — Тинторетто: святой Георгий, тёмные лошади, небесная вспышка. Бюро — тяжёлое, с бронзовыми накладками, сложной резьбой — будто само было головоломкой.
— Секретное отделение… — прошептал Артём, проводя по кромке ящика. Тёплые волокна под пальцами, износ указывает на… — Он нажал на узор в резном аканте — щёлкнуло. Внутри — бархатная коробочка, перехваченная золотой нитью.
Перстень был одинок и прекрасен: массивная печатка с львом Святого Марка, лапа с Евангелием, эмаль высшей пробы; камень — дымчатый кварц, в котором будто застыла венецианская мгла. Артём на мгновение задержал взгляд — история шевельнулась у него под кожей.
— Пора домой, — сказал он сам себе и обернулся к двери.
Снизу донёсся шум. Голоса. Чужой смех — резкий, хищный. Элла.
Он сунул перстень в потайной карман камзола, бесшумно отступил и… столкнулся с человеком в маске баутта, белая с чёрной отделкой. Тот двигался профессионально — охранник. Пистоль-фитиль в руке, плащ откинут.
— Signore, — мягко сказал охранник. — Гости не гуляют одни.
Артём улыбнулся тем самым рассеянным учёным, который умеет так убедительно казаться безобидным, что компьютеры дают ему администраторский доступ. Однако в пальцах уже лежала крошечная игла — устройство Библиотеки, запах эфирных масел и двухсекундная дрёма. Щелчок — охранник качнулся и сел на ковёр, как послушный ребёнок.
— Прости, друг, — шепнул Артём. — Итальянское барокко подождёт.
Он вернулся в зал. Элла стояла у колонны, облокотившись спиной, и что-то лукаво объясняла двум гвардейцам на идеально лёгкой смеси итальянского и венециано. Увидев Артёма, она вспыхнула очами поверх маски: «Есть?» — спросил её взгляд. Он едва заметно кивнул.
— Синьоры, — сказала Элла, — у вашего друга из павлиньих перьев сломаны мораль и каблук. Его нужды срочны, а мои — ещё срочнее.
— Синьора, — начал один, но она уже взяла Артёма под руку.
Они вышли к лоджии, где ночной воздух был густ и холоден. Ниже проплывала чёрная гондола, и гондольер поднял глаза. Под широкополой шляпой сверкнули цепкие зрачки.
— Не нравится мне это, — сказала Элла тихо. — Слева снизу — двое.
— С перстнем? — так же тихо.
— С перстнем.
Всё произошло быстро: гондола ткнулась к пристани, из тени выпрыгнули двое в плащах — клинки, шёпот, запах рыбы и железа. Элла отбила первый выпад так, словно чеканила монету: звонко и точно, выгнула корпус, подсечка — и плащ упал в воду тяжёлым мешком. Второму Артём подставил перила, словно листок каталога — и локтём в солнечное сплетение; воздух у противника вышел, как из мехов кузнеца.
— Сударь профессор, — усмехнулась Элла, — вы читаете бой как рукопись.
— Иногда рукописи кусаются, — ответил он, сгибая пальцы — кровь, доля секунды на щепотку боли. — Уходим.
Они растворились в толпе масок, слившись с музыкой. У дверей Артём накрыл Эллину ладонь своей — секунду дольше, чем требовал этикет.
— Ты пахнешь муранским стеклом и порохом, — произнёс он невпопад.
— А ты — чернилами и… — она наклонилась ближе, шепнула у самого уха: — любопытством.
Они не поцеловались. Музыка вспыхнула вновь, и маски, как реки, захлестнули их, унося к выходу — к порталу, к лестнице Библиотеки, к свету, от которого начиналась следующая история.
---Глава 8
Кайр шипел жаром, как раскалённая сковорода. Пыль вилась лёгкими спиралями над дорогами, муэдзины расшивали воздух звонкими нитями азана, а над всем этим стояло твёрдое, немигающее солнце. Сезон хамсина — горячий ветер с пустыни приносил запах песка, камня и финиковой косточки.
Артём вытер пот со лба тыльной стороной ладони. На нём была светлая рубашка с закатанными рукавами, узкий жилет цвета верблюжьей кожи и широкие льняные брюки, подпоясанные кожаным ремнём с потайным кармашком. На голове — фетровая шляпа с мягкими полями: «чтоб не сгорел наш профессор», — сказала Элла, надевая ему её на входе в портал.
Сама она была в песочного цвета брючном костюме, удивительно лаконичном и при этом обалденно сидящем: приталенный жакет, закрытая белая блуза, крепкие ботинки, волосы собраны, на переносице — круглые солнечные очки. В руках — кожаная сумка, в которой щёлкали застёжки от тяжёлых предметов.
— Если кто спросит, — сказала Элла сухо, — мы из Лондона. Благотворительный фонд для поддержки раскопок. Ты — мистер Кларк, я — мисс Блейк. Улыбайся меньше, говори увереннее.