Бакстер перевернулся на живот. Разве он мог себе представить, что когда-нибудь, ворочаясь на смятых простынях, будет прикидывать, как расправиться с женой? Помнил же и он другие времена: горение, беготня на встречи с ней, ожидания ее телефонных звонков, надежда пополам со страхом, что вот-вот он дотронется до гладкой кожи или мягких волос. Сущее наказание. Чудо скрытности. Такая кроткая в глазах других, такая тихая, внимательная, тонко чувствующая, но он-то знает, какова она на самом деле, только теперь понял, что имел в виду умирающий отец Салли, когда в больнице признался: «Вместе с деньгами Салли подарит будущему мужу кое-что еще…» И умолк.
Так вот, денег Салли Бакстеру не видать как своих ушей, ее счета неприступны, как отвесные скалы, а что касается таинственного «кое-чего», так ее гульбой он сыт по горло. Хватит. Всему есть предел.
Бакстер понимал, что надо самому прикинуть, как поступить с Салли. Маленький пистолет? Лучше всего. Скажем, сорок пятого калибра, не больше. Не будет же он таскать чудовище вроде «магнума». И еще обязательно нужен глушитель. Где его взять? Надо позвонить в одно место, может, и заехать.
С такими мыслями Бакстер уснул.
Позавтракали вместе. Салли мило щебетала, пропела Хаю, что ее водяная кровать — резиновый матрац, наполненный водой, кажется, подтекает, не посмотрит ли Хаймен, что с ним? Бакстер обещал. Когда Салли распространялась про водяную кровать, почему-то подумал: заколоть бы ее ножом на таком матраце. Слишком жестоко. Не годится. Лучше напоить, пропороть матрац и подстроить так, будто она захлебнулась. Сама. Случайно.
К сожалению, Бакстер понимал, что так людей не убивают. Чепуха все это.
После завтрака Салли уселась в гостиной, даже не побросав посуду в машину для мойки. Она смотрела по трем телевизорам сразу три программы и еще умудрялась болтать по телефону.
Днем Бакстер позвонил одному парню. Тот работал когда-то в их компании в отделе охраны. Встретились. Бакстер рассказал, что получил письмо от брата (никакого брата и в помине не было, слушатель Бакстера, скорее всего, прекрасно сообразил что к чему, но не подал вида), у бедняги какие-то неприятности, ему кто-то угрожает, и вот брат просит узнать, нельзя ли побыстрее раздобыть пистолет сорок пятого калибра? Просто чтобы спокойнее спать. И заодно глушитель.
Парень выслушал внимательно, то и дело царапая нечистую угреватую кожу на кончике носа.
Дело в том, сказал он, что для пистолета сорок пятого калибра не так-то просто смастерить глушитель, нужно делать внутреннюю нарезку, а с ней возни не оберешься. К тому же, парень обстоятельно поскреб картофелину носа, глушители ставятся только с одной целью — совершить убийство.
Бакстер вздрогнул. Разговор явно не клеился. Хаймен скучно заметил, что, пожалуй, не полезет в дела брата. Прыщавый подтвердил, что это самое лучшее, и улыбнулся странной улыбкой, с издевкой, но не без жалости.
Часам к пяти Бакстер встретился с Манчини. Поговорили о последнем футбольном матче, о том, что сломанных шей становится все больше.
Зашли в кино. Надо же, совпадение! И тут фильм о футболе. Команда заключенных против команды охранников. В конце фильма, когда охранник целил в спину герою, Бакстер внезапно схватил Манчини за руку и прошептал: «По-моему, лучше всего маленький пистолет и чтоб без шума».
Манчини ничего не ответил, он и так с трудом переносил бремя сидения на одном место.
Вышли на улицу, и, как бы продолжая начатый разговор, Манчини обронил:
— Никаких пистолетов. С ума сошел! Опасно. Их моментально находят.
Он не сказал, но подумал о Федеральном управлении по контролю за спиртными напитками, табачными изделиями и огнестрельным оружием, его агенты рыщут повсюду. Бакстер и не спросил ни о чем — привык, если Манчини говорит: «Нет», значит, так оно и есть. Выяснять почему — пустая трата времени.
Шли молча, Манчини, между прочим, уточнил, зачем Бакстеру деньги Салли, у него своих, слава богу, хватает. Бакстер не нашелся, что ответить, и только через минуту что-то уныло пробубнил, повторился про премию за потерянные годы — Билли уже слышал это день или два назад.
Манчини напирал: «Как ты думаешь, сколько у нее денег?» Бакстер пожал плечами. Подошли к стоянке, Хай уселся в машину, спросил, не поведет ли Билли? Он что-то не в себе. И только уже на ходу ответил на вопрос Манчини о деньгах Салли.
— Думаю, раз в десять больше, чем у меня.
— Ого! — Манчини не скрыл удивления, умножал он мгновенно, а сколько у Бакстера, мог прикинуть с точностью до сотни-другой.
Вечером Хай пригласил жену в ресторан. Мило провели время, танцевали, и Салли не раз говорила мужу что-то приятное.
Дома пили кофе, Бакстер сказался больным, и снова Салли в одиночку отправилась почивать на водяную кровать.
Бакстер лежал в постели и мучился. Первый его шаг с пистолетом — и сразу глупость: и Манчини высмеял, и прыщавый ублюдок явно издевался. Утешало только, что уже перед тем, как расстаться — Манчини ехал куда-то веселиться, — он сказал Бакстеру: «Не волнуйся. Что-нибудь придумаю в ближайшее время. Пистолет не годится, поверь мне, велика вероятность, что полиция сможет выйти на тебя из-за этой штуковины. Я придумаю такое, чтобы ты был чист как ангел. Вот посмотришь. И придумаю скоро». За годы их совместной работы Бакстеру еще не подворачивался повод не верить другу. Про себя он решил, что, если все пройдет благополучно и деньги Салли достанутся ему, он обязательно отблагодарит Билли.
Бакстер ворочался, листая газету, какой-то тип пристрелил любовницу, тут же попался, в полиции распустил нюни, дрожа, рассказал, как в последние мгновения девица судорожно глотала воздух — неудивительно: вскрытие показало, одна пуля прошла через гортань, и она захлебнулась собственной рвотой.
Бакстер поежился, отшвырнул шуршащие листки, в который раз подумал: «Никакого пистолета! Не может быть и речи. Молодец Билли. Не хватает только попасть в лапы полиции. Тогда? Конец всему. Только стопроцентная гарантия безопасности. Иначе он не согласен. Ни за что!»
Салли улеглась на пухлую кровать, дотронулась до овальной подушки — сухая, значит, Хай что-то сделал, что-то подкрутил или затянул, не забыл ее просьбу. Неожиданное внимание. Она прикинула, что часто люди сами придумывают вражду, распаляют себя понапрасну, сжигают ненавистью, а стоит остыть, и сразу видно — чего пыжились, чего рвали душу?
Салли потушила свет, разделась — любила спать нагой. Сон не шел. Отчего все так? Каждый порознь совсем не плох. А вместе? Или один давит другого, или оба грызутся. Отчего