— Вот! — обрадовалась она. — Ты сидишь, пьёшь тёмное пиво. Один. Весь такой из себя серьёзный, думаешь о сопромате и термодинамике. А тут я. Подсаживаюсь рядом и говорю: «Эй, красавчик, угостишь даму выпивкой? А то у меня деньги кончились, а веселье только начинается». Соврала бы, конечно. Денег у меня всегда было больше, чем я могла потратить. Но не суть. Что бы ты сделал?
Я на мгновение задумался, представив эту картину. Образ оказался настолько ярким, что почти заставил усмехнуться.
— Скорее всего, — медленно проговорил я, отправляя в инвентарь очередную пачку чипсов, — я бы посмотрел на тебя, хмыкнул и сказал, что приличные девушки не стреляют выпивку у незнакомых парней. А потом всё-таки угостил бы. Просто из любопытства.
Искра рассмеялась. Звонко, искренне, с полным наплевательством к безопасности. Этот смех, отражаясь от пыльных полок и разбитых витрин, показался чем-то инородным, чем-то из другого мира.
— Из любопытства, значит? — она подошла ближе, её глаза блестели. — А что бы случилось дальше?
— Дальше? — я повернулся к ней, на мгновение отвлёкшись от поисков. — Дальше ты бы начала рассказывать какую-нибудь невероятную историю о том, как сбежала с собственной свадьбы или проиграла в карты состояние своего отца. А я бы сидел, слушал, и пытался понять, где ты врёшь, а где нет.
— А я бы не соврала ни слова! Честно! — с жаром возразила она, подходя ещё ближе и заглядывая мне в глаза. — Я бы рассказала тебе, что учусь на журналиста, но на самом деле мечтаю стать рок-звездой или участвовать в фаер-шоу. Что пишу стихи, которые никому не показываю. Что ни парня, ни жениха у меня нет. И что ненавижу оливки. А ты? Что бы ты рассказал о себе?
Её лицо было совсем близко. Я видел смешливые искорки в её глазах, чувствовал лёгкий запах газировки и дезодоранта. Мой методичный сбор припасов был окончательно и бесповоротно прерван.
— Я бы, наверное, промолчал, — честно ответил ей. — А потом рассказал бы какой-нибудь дурацкий анекдот про инженеров. Или начал бы объяснять тебе, почему пиво, которое мы пьём, имеет такой насыщенный вкус с точки зрения химии и технологии пивоварения.
— Зануда, — вынесла она вердикт, но в голосе её не было и тени осуждения. Только тёплая, весёлая насмешка. — Ты был бы невыносимым занудой. И я бы, наверное, влюбилась в тебя с первого взгляда.
Она произнесла это так просто, так обыденно, будто говорила о погоде. Но эти слова повисли в густом, пыльном воздухе магазина, и он вдруг стал наэлектризованным. Я почувствовал, как что-то внутри меня дрогнуло, как напряжение последних дней, всего этого бесконечного кошмара, на мгновение отступило, вытесненное чем-то тёплым и почти забытым.
— А потом? — шёпотом спросил я, сам не до конца понимая, почему продолжаю эту игру.
— А потом мы бы вышли из бара, — так же шёпотом ответила она. — И пошли бы гулять по ночной Москве. Ты бы рассказывал мне о звёздах, которых совсем не видно из-за городского освещения, и о том, как устроены двигатели самолётов, которые пролетают над нами. А я бы смеялась и говорила, что ты самый умный зануда на свете. Мы бы дошли до Красной площади, и там, под бой курантов, ты бы меня поцеловал.
Её фантазия была такой живой, такой реальной, что я почти увидел это. Ночная Москва, огни, гул машин, смех… Мир, которого больше нет. Мир, который мы потеряли. И от этого стало невыносимо горько.
— Красивая сказка, — тихо сказал я.
— Да, — она вздохнула, и её весёлость на миг угасла. — Красивая. Но у нас есть только это. Только здесь и сейчас.
И она сделала последний шаг, сократив разделявшее нас расстояние до нуля.
Её руки легли мне на плечи, а губы коснулись моих.
Поцелуй получился нежным, но слегка горьким, полным тоски по несбывшемуся. В нём сконцентрировалась вся хрупкость этого момента, этого короткого затишья посреди вечной войны. Мы целовались так, будто пытались удержать, закрепить эту секунду, не дать ей раствориться в рёве дизельного двигателя, в запахе солярки, в неизбежности следующего боя.
Я обнял её за талию и прижал к себе. На мгновение позволил нам обоим забыть обо всём. О «Метке», о Вестнике, о том, что за стенами этого магазина нас ждёт мир, кишащий чудовищами. В этот момент существовали только мы. Двое выживших, укравших у апокалипсиса несколько минут тишины и нежности.
За окном продолжался мерный скрип насоса и глухие удары канистр. Наши товарищи работали, обеспечивая нам возможность двигаться дальше. А мы стояли здесь, посреди разрухи, и целовались, хотя следовало быстро собрать припасы и возвращаться.
Искра отстранилась первой, тяжело дыша. Её щёки раскраснелись, а в глазах стояли слёзы.
— Надо идти, — прошептала она, быстро моргая.
— Да, — так же тихо ответил я. — Надо.
Она смахнула слёзы тыльной стороной ладони. На её лице снова появилась привычная, немного дерзкая усмешка.
— Пойдём, поможем нашим качкам, — добавила она. — А то они там, наверное, уже надорвались без нас, бедняжки.
Она развернулась и, виляя бёдрами, направилась к выходу, оставив меня одного в тишине магазина. Я ещё секунду постоял, глядя ей вслед, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Потом провёл пальцами по подбородку.
Сказка закончилась. Пора возвращаться в реальность.
Тряхнул головой, отгоняя наваждение, и быстро прошёлся по оставшимся полкам, скидывая в инвентарь последние уцелевшие припасы. Затем, перебросив вперёд пневмат, вышел из магазина.
Борис снял футболку и остался в одной майке, демонстрируя бугрящиеся мышцы. Он мерно качал рычаг насоса. Его лицо блестело от пота, но дыхание оставалось ровным. Рядом Медведь таскал канистры к БТРу, где Руль принимал их и заливал топливо в баки. Работа кипела, слаженная и эффективная, как на хорошо отлаженном конвейере.
— Боря, — окликнул я. — У нас теперь пиво есть. Сейчас дальше поедем, холодильник запущу.
— О! Ништяк! — обрадовался тот и продолжил работать.
Я вышел из-под тени навеса и посмотрел на небо… Спокойное и безмятежное, лишь слегка подёрнутое облаками… А потом оглянулся. И сразу же чуть не споткнулся на ровном месте! На фоне ясного неба, прямо над крышей заправки, висела фигура.
Вестник.
Полупрозрачный силуэт в капюшоне. Свободные одежды, развевающиеся на ветру или сами по себе. Он не летел, не парил. Он просто находился там. Присутствовал. Как ошибка в коде, которую невозможно исправить. От него не исходило ни звука, ни угрозы. Но стоило его пустым глазницам посмотреть мне в лицо, как я ощутил его присутствие всем своим существом. Возникло чувство абсолютной неправильности, иррационального, леденящего ужаса.
В прошлый раз его появление предшествовало атаке