К организационным просчётам в построении агентурной сети следует отнести сложившуюся ситуацию, когда на одном Чжан Фан-ю (не без оснований Зорге присвоил ему в своей «Характеристике» № 1) замыкалось чрезмерно большое количество агентов-источников из разных провинций Китая. Последний же был связан с «Рамзаем», который знал далеко не всех китайских агентов по фамилиям и, возможно, не стремился к этому. Подобное построение сети создавало предпосылки для провала. И, наконец, неравномерное распределение обязанностей в резидентуре между Рихардом и его помощниками «Паулем» и «Джоном» – основная нагрузка лежала на Зорге.
Однако отсутствуют какие-либо реальные основания для выводов о том, что в Шанхае Зорге был раскрыт как советский разведчик и, как таковой, был взят на учёт китайской, японской, английской или какой-либо другой контрразведкой. И весь последующий период деятельности щанхайской резидентуры (до мая 1935 г.) является тому свидетельством.
Перечень «шанхайских грехов» был сформулирован только 5 мая 1936 г. состоящим в распоряжении 2 Отдела РУ РККА полковым комиссаром П. В. Воропиновым [51] в «Заключении по Шанхайскому провалу 1935 года».
Во всех последующих справках, составляемых на резидентуру Рамзая, неизменно фигурировал перечень шанхайских «грехов» Зорге, что являлось исходной основой для сомнений в полноценности резидентуры.
Но перед тем как перейти к этому перечню, ещё раз вернёмся к особенностям работы Рамзая в Шанхае, связанным как с особенностями оперативной обстановки того времени в Шанхае и в Китае в целом, так и национально-психологическими особенностями китайцев.
Как бывший инструктор Коминтерна, коммунист Рамзай строил агентурную сеть с широким использованием идейно близких элементов, а стоявшие перед ним задачи обуславливали массовый характер этой сети. Подбор и руководство агентурой Рамзай осуществлял через китайских помощников резидента – групповодов, владевших английским языком и близких по духу людей. Но привлечению таких людей к сотрудничеству предшествовало, в большинстве случаев, изучение их во время выполнения последними работы, которую им поручал Рихард, по переводу китайских материалов на английский язык. Именно в этот период между Зорге и будущими групповодами завязывались доверительные отношения.
В дальнейшем именно групповодам передавалась инициатива в создании и развитии агентурной сети. Безусловно, окончательное решение чаще всего принимал резидент. Но именно агенты-групповоды определяли характер агентурной сети – она строилась на базе семейно-клановых и корпоративных отношений, что, исходя из национально-психологических особенностей китайцев, цементировало сеть, а не ослабляло её, как представлялось руководителям в Москве, появлением множества горизонтальных связей. И все попытки Центра вмешаться и изменить подход к формированию агентурной сети и заверения резидентов на местах результатов не дали.
И этот принцип построения «связей», когда «все знали всех», положенный в основу построения агентурной сети, не давал «сбоя» целых пять лет – до мая 1935 г. Причём масштабы происшедшего тогда провала определялись во многом грубейшими ошибками и просчётами, допущенными тогдашним резидентом «Абрамом» (Брониным), а не вышеперечисленными особенностями в построении агентурной сети, костяк которой был заложен ещё Рихардом Зорге.
Зорге был заметной фигурой в Шанхае. Он имел широкие и открытые связи с известными представителями левых кругов – Сун Цинлин, Агнес Смедли и др. Был причастен к созданию и деятельности газеты антиимпериалистической и просоветской направленности «Чайна форум». Поддерживал связи с сотрудником ТАСС в Шанхае Ровером. Да и в высказываниях и спорах, вероятно, не всегда был сдержан. Поэтому среди определённой части немецкой колонии могли возникнуть слухи, разговоры и предположения о том, что Рихард Зорге – «агент Коминтерна».
Однако Рамзай компенсировал «левый крен» за счёт широких связей в немецкой колонии и, прежде всего, среди немецких «профессоров» – советников и инструкторов в вооружённых силах Гоминьдана, с большей частью которых он поддерживал дружеские отношения, подкрепляя их частыми возлияниями. Более того, его журналистское прикрытие (в 1932 г. его журналистская деятельность практически сошла на «нет» в силу чрезвычайной загруженности Рамзая по работе) оправдывало в глазах окружающих, в том числе и полиции, наличие столь широкого спектра знакомств, увлечений и взглядов. Не следует забывать, что и в самой Германии в период пребывания Зорге ещё существовала Веймарская республика, которая ещё допускала либерализм и свободу высказываний, позволяла в той или иной степени существованию плюрализма мнений, КПГ была формально легальной (это, однако, не мешало полиции её основательно «обрабатывать»), что и отражалось на мировоззрении немецкой колонии в Китае. Переломным стал 1933 г. – приход фашизма к власти в Германии. В новых условиях связи Рамзая с левыми в Берлине, да и в Шанхае, не простил бы никто.
«План легализации Рамзая через гитлеровскую Германию. – Писал Я. Г. Бронин. – Этот план был чрезвычайно смелым. Рамзай с 1919 по 1925 год активно работал в германской компартии, в том числе два года находился на нелегальном положении. И вот он теперь является под своим подлинным именем в фашистскую Германию, да еще должен был заручиться „путевкой“ в Токио в форме корреспондентского билета нацистских газет! Опасности были очевидны: в полицейских архивах могло быть заведенное на Рамзая „дело“, как на активного коммуниста, кроме того, он мог быть опознан людьми, с которыми ему пришлось так или иначе столкнуться в период работы в партии». Можно вполне понять Рамзая, когда он 9 июня [1932 г.] писал из Берлина Центру: «Положение для меня здесь не очень привлекательное, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. … Тем не менее этот план, при всей его смелости, был правильным, разумным. Он был, конечно, связан с риском, но это был риск разумный, оправданный, поскольку шансы на успех были весьма значительными. Этот план был осуществим благодаря взаимодействию такого маститого руководителя РУ, как П. И. Берзин, и такого талантливого разведчика, как Р. Зорге. В адресованном мне письме тов. Берзин в декабре 1934 г. писал: „В нашей работе смелость, дерзание, риск, величайшее „нахальство“ долж ны сочетаться с величайшей осторожностью. Диалектика!“ Тов. Берзин в замечательной степени владел этой „разведывательной диалектикой“. План легализации Зорге базировался на двух факторах: во-первых, нацисты еще были новичками у власти, нацистский аппарат, в частности аппарат гестапо, только создавался. Во-вторых, можно было рассчитывать на личные качества, выдержку и опыт Р. Зорге. В Германию он поехал „идейно-подкованным“: прочитал практически все, что можно было достать из нацистской литературы, специально изучал и усваивал ходкие нацистские фразы, пытался вживаться в мир нацистских настроений. „Мейн кампф“ Гитлера он практически изучил наизусть».
В последнем письме в Центр из Берлина «Рамзай» следующим образом оценивает результаты своих усилий в Германии: «К сожалению, я не могу утверждать, что поставленная мною цель достигнута на все 100 %. Но большего просто невозможно было сделать, а оставаться здесь дольше для того, чтобы добиться еще