Как ни странно, никто из курьеров арестован не был. О случившемся «Абрам» узнал от представителя ОМС в Шанхае.
Никакого контакта ранее с курьерами «Большого дома» «Джон» не имел, они его никогда не видели и ничего о нём не знали.
На что рассчитывала полиция, поручив управляющему поговорить с курьером Коминтерна и высказать последней существовавшие у английской полиции подозрения по поводу причастности «Джона» к шпионажу? С какой стати полиция пошла на столь, казалось, неоправданный шаг? Полиция хотела удостовериться в правильности своих подозрений насчёт Стронского или установить его связь с Коминтерном и, по возможности, удалить «чужими руками» разведчика из Шанхая.
По невольной реакции курьера на сообщение управляющего полиция надеялась выяснить, знает ли женщина-курьер «Джона», известна ли ей его фамилия. Но параллельно осуществлялась проверка и другим способом: если «Джон» имел отношение к Коминтерну или к разведке, то разговор с курьером управляющего должен был стать известен его руководству, которое вынуждено будет принимать меры.
Все эти рассуждения хороши, если все вышевоспроизведённое соответствовало действительности. А если нет? Если представитель ОМС (Н. Н. Герберт), от которого поступила вышеизложенная, весьма многослойная информация, решил оговорить Стронского по одному ему ведомым причинам? Да и в этом складном повествовании была одна существенная неувязка. Курьеры Коминтерна или Центра на то и были курьерами, чтобы перевозить с собой почту и деньги, а не ехать в Шанхай, чтобы получать там деньги для последующей передачи. Почему «Абрам» (Бронин) не обратил на это внимание, а поспешил избавиться от «Джона» (Стронского)?
«Абрам» с санкции Центра принял следующие решения:
«1. Джона немедленно отстранить от нашей работы. Внешне он пока будет продолжать свои дела. …
2. Аппарат примерно на месяц частично законсервируем. Прекращаем на это время прямую связь с нашим китайским аппаратом».
Спустя два с половиной месяца после разговора курьера с управляющим отеля Стронский покинул Китай.
Таким образом, перечень «шанхайских грехов» Рамзая, изложенный в «Заключении по Шанхайскому провалу 1935 года» (и фигурировавший в дальнейшем во всех справках на резидентуру, как главный «козырь» обвинений против Рамзая), далеко не соответствовал истинным фактам и являлся плодом невнимательного и не вполне добросовестного анализа документов шанхайской резидентуры его автором. Уже само написание фамилии «Рамзая» как «Сорге» в «Заключении» является свидетельством о небрежности его автора при составлении документа.
Более того, полковой комиссар Воропинов рекомендовал «тщательно проверить» резидентуру Рихарда Зорге «на островах», так как «…„Рамзай“ был уже скомпрометирован в Шанхае сам лично, далее скомпрометирован связью с „Джоном“, которого „Абрам“ посылал в Японию к „Рамзаю“, а также провалом по делу „Абрама“, который принял от „Рамзая“ связников и некоторых источников, знавших лично „Рамзая“ и его настоящую фамилию». «Резидентура Рамзая, несомненно, находится под наблюдением японцев», – утверждал в мае 1936 г. Воропинов. В этой связи он считал, что следует тщательно проверить, не используют ли японцы резидентуру «Рамзая» «…для подсовывания нам дезинформации».
Главным мерилом в оценке пребывания Рамзая в Китая являлась жизнедеятельность «костяка» шанхайской резидентуры, созданного Рихардом Зорге и продолжавшего плодотворно работать вплоть до майского провала 1935 года.
Какие же соображения могли обосновать решение Центра о выборе кандидатуры Рамзая в качестве руководителя нелегальной токийской резидентуры, которую ещё предстояло создать?
В пользу Рамзая говорил ряд его личных качеств, отвечавших требованиям и условиям предстоящей работы: энергичность и решительность, уменье приобретать широкие связи, известная склонность к авантюризму (в положительном смысле этого слова, т. е. «любовь к приключениям»), способности блестящего аналитика, профессиональная подготовка как журналиста, свободное владение английским языком, наличие опыта зарубежной работы по линии Коминтерна, трёхлетний опыт нелегальной разведывательной работы в Шанхае, знакомство с военно-политической и экономической обстановкой на Дальнем Востоке.
Личные недостатки, ошибки и промахи в методах и направлении агентурной деятельности Рамзая не являлись решающим препятствием к дальнейшему использованию его в Японии, они требовали лишь твёрдого и чёткого инструктирования и руководства, систематического наблюдения и контроля со стороны Центра в процессе его будущей деятельности (что, впрочем, требовалось от руководства Разведывательного управления по отношению к любому резиденту за рубежом).
Эпилог. Год спустя в Шанхае (1933 г.)
«XIII. Использование шпионов.
<…>
27. Следовательно, просвещённый государь и умный полководец обязательно будут использовать высочайший интеллект армии в целях организации шпионской службы, обеспечивающей получение великих результатов. [Ду Му напоследок предостерегает: „Подобно тому, как вода, являющаяся нормальной средой для передвижения лодки от берега к берегу, может иногда и потопить её, так и шпионская служба, дающая прекрасные и положительные результаты, может порой явиться причиной большой катастрофы“. – Комментарий переводчика Лайонела Джайлса].
От шпионской службы зависит мобильность армии. [Чиа Лин называет её глазами и ушами армии. – Комментарий переводчика Лайонела Джайлса]».
1. Реорганизация разведывательной сети, а точнее – её радикальное сокращение
Как уже отмечалось, «Характеристика лучших связей в шанхайской резидентуре» хотя была и составлена Рамзаем в январе 1933 г., но отражала состояние агентурной сети на 1 октября 1932 г.
Ещё при Рамзае произошёл ряд провалов, которые потребовали существенной (особенно учитывая тот факт, что большинство связей замыкалось на «засвеченного» Чжана), если не коренной, организационной перестройки агентурной сети.
Во-первых, это уже упоминаемый провал в Нанкине, для ликвидации последствий которого требовалось удаление из Шанхая № 1 (Чжана), на которого замыкалась, в том числе, китайская агентурная сеть в Нанкине. Во-вторых, нанкинским провалом оказался «засвечен» и № 2 – Лю, который использовался для связи с проваленным агентом.
На замену Чжана был вызван из Гонконга № 3 – Сяо, который прибыл в Шанхай в начале октября 1932 г. В середине ноября, уже после отъезда Зорге из Шанхая, Чжан был переведён для работы на север Китая – в Пекин. В связи с нанкинским провалом сюда же, к Чжану, был отправлен и № 2 – Лю.
«2. Мы приняли почти всю сеть связей от Рамзая, – докладывали Пауль и Джон (так они подписывали оргписьма в Центр, хотя телеграммы Центра адресовались „Паулю“ – Римму. – Авт.) в конце декабря 1932 г. – Прилагаем схему новой нумерации. Имена и клички сообщим по телеграфу. Как увидите, наш аппарат сократился в 100 (Шанхае. – Авт.) и 200 (Нанкине. – Авт.). В 200 из-за болезни некоторых сотрудников и в 100, ибо нельзя было принять связи, опирающиеся на личную дружбу с Рамзаем».
Свой статус в Шанхае Пауль определил позднее в Докладе Начальнику Разведупра РККА: «… До этого я работал в Шанхае в качестве помощника Рамзая