Кстати, надо бы узнать, как мне зарегистрировать купчую на особняк Вороновых. А то ведь опротестует Максим Константинович, когда поймет, чем пахнет. Как-то не задумался над этим, когда в Крепостной палате был, а ведь там наверняка если и не регистрируют недвижимость в княжествах, то могут подсказать, куда стоит обратиться.
Досадуя, что не подумал об этом, я подошел к калитке, рядом с которой был расположен вычурный дверной звонок. Вороновы точно не чурались новых веяний — звонок был электрическим. Я утопил кнопку и дождался, когда ко мне вышел очень важный лакей.
— Добрый день. Чем могу помочь?
— Мария Алексеевна пригласила нас ее навестить, — ответил я, небрежно протягивая визитку.
Вид та имела совершенно простой: ни виньеток, ни выпендрежного шрифта, никаких лишних деталей — имя, фамилия, отчество, указание, что потомственный дворянин, и все. И то сказать, регалиями я не обзавелся. Разве что ко времени следующего посещения Лабиринта раскачаю пять заклинаний до пятидесяти, чтобы получить первый ранг — и это единственное, что мне грозит в ближайшее время добавкой к напечатанному на нынешней визитке, потому что приписывать «артефактор», имея бумажку об окончании школы Коломейко, — слишком глупо и вызывающе.
— Проходите, Петр Аркадьевич и Наталья Васильевна, — он вежливо поклонился. Судя по тому, что назвал не только мое имя, о нашем визите предупрежден. — Я узнаю у Марии Алексеевны, сможет ли она вас принять. Сегодня княгине нездоровилось.
Последнее он сказал, сильно понизив голос. Наверняка это было сказано для того, чтобы мы не особо расстраивались, если не удастся повидать вдовствующую княгиню, не затаили зла и пришли чуть позже. Но я для себя решил: не примут сегодня — больше не приду. Потому что, судя по узнанному из досье, княгиня не любит тех, кто пресмыкается. Прогнуться перед ней — потерять уважение, потерять уважение — потерять поддержку. Последнего у меня, правда, все равно не было, но это не может быть основанием для прогибания. Вежливость — это одно дело, а вот лизоблюдство — совсем другое.
Пригласили нас в гостиную почти сразу, в прихожей ожидание не затянулось. Не затянулось оно и в гостиной. Не успели мы приземлиться на уютный диван, как пришлось вставать, потому что в гостиную стремительно ворвалась вдовствующая княгиня Воронова. Вся в черном, с минимумом украшений, которые только подчеркивали, что дама находится в трауре. А это была именно дама, несмотря на возраст — за собой она следила, и потеря любимого супруга, похоже, не слишком ее опечалила.
Она внимательно осмотрела нас обоих и доброжелательно улыбнулась.
— Бедные дети, вы выглядите усталыми. Наверное, прямо с дирижабля? Садитесь же, садитесь. Незачем было вообще вскакивать. Чай, не чужие люди. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнаты.
— Благодарим вас, Мария Алексеевна, но в этом нет необходимости. У нас в Святославске есть собственное жилье.
— У вас? Или у твоего отчима, Петя? Могу я к тебе обращаться по-простому, по-родственному?
Я отметил, что к себе она не дозволила обращаться «любимая бабушка», но ответил:
— Почту за честь, Мария Алексеевна.
Она прищурилась, пристально меня изучая, потом заявила:
— От отца в тебе тоже что-то есть, хотя больше похож на мать.
— От родителей я взял лучшее, — пресек я любые нападки на маменьку.
Она рассмеялась.
— Все же, Петя, ты не ответил, кому принадлежит жилье, в котором вы остановились.
— Нам, Мария Алексеевна.
— Отчим подарил?
— Нет, Юрий Владимирович, конечно, щедр, но не настолько, чтобы дарить чужим детям особняки в Святославске. Я выиграл в карты, пока летел сюда на дирижабле.
— Ты еще и картежник, — без особого порицания в голосе сказала княгиня. — Не слишком ли рано начинаешь, друг мой?
Она укоризненно покачала головой, но мне все равно показалось, что к моему карточному выигрышу она отнеслась с одобрением. Досье отчима не врало: к игре и проигрышам она относилась снисходительно, часто покрывала карточные долги внука, если они были не слишком большими. Как ни странно, она считала игру в карты признаком принадлежности к благородному сословию, хотя все остальные сословия тоже не отказывались от партейки-другой, а среди купечества могли проигрываться суммы и покрупней. Потому что титул не всегда шел рука об руку с деньгами, как это показывал пример Куликовых.
Наташа же молчала — мы решили, что самой хорошей тактикой с ее стороны будут только ответы на вопросы, потому что снисходительность княгини на супруг и супругов родственников не распространялась. Согласно досье, внук чаще всего приходил в гости к бабушке один не потому, что требовалось покрыть очередной карточный долг, а потому, что, хотя его супруга и была из правильной семьи, любви бабушки она не удостоилась.
— Это был первый и последний раз! — заявил я.
— Все вы так говорите. — Она погрозила мне пальцем. — От пагубных привычек надо избавляться сразу. Где хоть выигранный домишко?
— Камергерский переулок, 18, — отрапортовал я.
— Ты обыграл племянника Анны Сергеевны? — ахнула она.
— Нет, я обыграл того, кто обыграл племянника Анны Сергеевны. Можно сказать, получил дом из третьих рук.
— Неплохое приобретение, — признала она. — Что-то твоя Наташенька молчит, слова не скажет.
— Она очень скромная, Мария Алексеевна.
— Скромные девочки не убегают от родных, чтобы выйти замуж.
— Она же не за кого попало собиралась выходить, а за меня. За другого я бы тоже не одобрил.
— Шутник, — покачала головой княгиня. — Одно точно: с тобой не скучно. А просила я тебя приехать вот по какой причине.
Она сделала паузу, а я принял вид внимательного слушателя. Почти не притворялся, так как был уверен: сейчас, после необходимого вступления, как раз и услышу причину моего приглашения. И это отнюдь не предсмертное желание Константина Александровича передать мне набор кристаллов, который его навык определил как подходящие исключительно для меня. Речь пойдет о том, что нужно самой княгине.
— Я узнала из газет, что тебе хватило мозгов жениться на правильной девочке. Наташеньку я вижу впервые, но ее маму хорошо знала, мы с ней до сих пор переписываемся.
Похоже, сейчас княгиня привирала, иначе эта информация всплыла бы раньше, а князь Куликов о Вороновых отзывался бы с куда большей симпатией. Из его слов, напротив, следовало, что семьи как минимум не дружили.
— Я вычеркнула из своей