После ужина он моет посуду — вдумчиво, как медитацию. Я сижу на табурете, смотрю, как его плечи чуть опускаются. Включаем на фоне старую музыку, ту, под которую когда-то делили последний кусок шарлотки. Он подходит, целует в лоб, задерживается.
— Спасибо, — шепчет.
— За что?
— За то, что есть ты.
Перед сном он проверяет мой органайзер с таблетками — в очередной раз убеждается, что всё по дням, и смеётся над собой: «Контролёр». Я завязываю платок, он поправляет узел: «Вот так лучше». Ложимся. Его дыхание рядом наконец ровное. Телефон он оставляет экраном вверх — как знак: «я здесь с тобой».
Я лежу и думаю — не о страшном, не о завтра. О простом. Что сегодня в девять вечера мой муж пришёл домой с ужином, зажёг свечу и сел у моих ног, как мальчишка, который боится потерять. И что я могу гладить его по голове, как когда-то Леру после первого провала на контрольной.
Где-то внутри всё равно шевелится маленькая заноза — что он очень старается быть «правильным». Но я её не трогаю. Не сегодня. Сегодня — свеча. Паста. Тепло. И «мы справимся», не как лозунг, а как тихое: «я рядом».
ГЛАВА 8
ГЛАВА 8
Ночью он был рядом — по-настоящему.
Нежный, бережный и в какие-то моменты — будто отчаянный. Держал меня крепко, как будто боялся отпустить. Я чувствовала его каждой клеточкой кожи. Я больна — да. Но я всё равно женщина, которая скучает по своему мужчине, хочет быть желанной и красивой. Даже сейчас. Даже так — с платком, с уколами в венах, с кремом на пересохших руках. Он это понимал. И не отворачивался.
После мы долго лежали потом в тишине. Он гладил мне плечо, я слушала, как ровнее становится его дыхание. Рядом было тихо и хорошо, как давно не было.
Утром просыпаюсь — на краю кровати огромный букет розовых пионов. Пахнут так, что кружится голова. На тумбочке записка крупными буквами:
«Улетел на важные переговоры. Постараюсь к ночи вернуться. Люблю. Т.»
Я улыбаюсь. Ставлю букет в большую вазу, которую мы когда-то притащили с блошки. На кухне завариваю чай, пью маленькими глотками. День по расписанию: таблетки, душ, крем, лёгкий завтрак, короткая прогулка до аптеки. Домашние дела по мелочи — переложить полотенца, протереть стол, поставить стирку. Сил хватает на два пункта — остальное завтра.
Лера кидает голосовое: «Мам, я после пар забегу. Не уставай».
Отвечаю смайлом и сердцем. Букет на столе — как маленький праздник среди чек-листов.
После обеда сажусь с ноутбуком. Пишу три строки в блокнот: «Пионы. Чай с мёдом. Десять минут солнца на подоконнике».
Открываю почту, расправляю чеки из аптеки. Случайно заскакиваю в ленту новостей — рефлекс, рука сама.
Первая же подборка — про политику. Лицо Тимура — знакомый ракурс. Заголовок из тех, что любят: «Успешный и завидный. Как Никольский совмещает работу и заботу о тяжело больной супруге». Открываю — и через два абзаца в животе холодеет.
«…стал заложником обстоятельств…»
«…примерный семьянин…»
«…как же непросто разрываться между долгом и уходом за бедняжкой…»
«Бедняжка». Слово липнет к коже, как дешевая наклейка.
Закрываю вкладку. Сажусь ровнее. Делаю вдох. «Не читать». Я сама себе обещала. Это всё — грязь, чужие пересказы, чужие удобные сюжеты. Они будут писать, как им выгодно. Я не хочу знать не текст и не жалость. Я — живая. У меня сегодня пионы. И планы на вечер: звонок врачу, Лера с болтовнёй про зачёт, муж любимый.
Переключаюсь: ставлю воду на плиту, мою яблоко, включаю старую подборку музыки. Открываю окно — в квартиру тянет свежестью. Смотрю на букет — розовые шары, как облака на столе. Прикрываю глаза, чтобы выбросить из головы этот тон статейки. Повторяю вслух:
— Не лезь туда. Дыши.
Телефон вибрирует: сообщение от Тимура — «Как ты?».
Отвечаю коротко: «Ок. Береги себя».
И ставлю телефон в режим «не беспокоить». Есть правила, которые меня держат. Это одно из них. Не трогать его в рабочее время и не навязывать себя.
К вечеру приходит Лера, приносит ужин и смешные истории про препода. Мы смеёмся, режем хлеб. Я ловлю себя на том, что опять тянусь глазами к пионам — будто проверяю, на месте ли всё хорошее в моей жизни. На месте. И этого на сегодня достаточно.
***
Дни слиплись в недели, после в месяцы, быстро сменяющие друг друга. Будильник, таблетки, анализы, капельница, дом, кое как ужин, сон. Повтор.
Тимур всё время куда-то бежит. Входит, выходит, «перезвоню», «позже», «важно». Устаёт — видно: серые тени под глазами. Мы говорим меньше. Молчим больше. Это молчание тяжелее любой капельницы.
Возвращаемся однажды из онкоцентра вместе, у него было время свободное, и он был рядом. Я в платке, в куртке, накинутой на плечи — сил застёгивать нет.
Дома — тишина.
Он сразу в душ, быстро, как в казарме: вода, полотенце, гардероб. Снова спешит. Я не обижаюсь и не устраиваю истерик, понимаю. Достаёт из коробки часы — для особых встреч. Надевает. Ровное лицо. Ровный голос.
— Снимай кольцо, — спокойно говорит, не поднимая глаз.
— Что? — не сразу понимаю смысл, хотя слова простые.
— Я не могу больше, Вика. Прости… Ты недостойна носить статус жены депутата. Ты не картинка. Ты усталая, прошедшая роддом, ипотеку и онкоцентры. Мне нужен другой образ рядом.
Воздух становится густым, как кисель.
— Мы только что вернулись после химиотерапии, — шепчу. — Я еле стою.
— Тем более. Ты должна меня понять. Я молодой ещё, перспективный. Мне нельзя тонуть вместе с тобой.
Он убирает взгляд. Я держусь за спинку стула, чтобы не сесть на пол. Кольцо тянет палец, как гиря. Я не спорю. Снимаю. Кладу на стол. Оно звенит о дерево — тонко, как ложка о стакан в школьной столовой.
Через неделю в сети выходит его интервью про «несломленного семьянина», который «поддерживает тяжело больную супругу». На фото рядом с ним стоит его новая женщина — тот самый «нужный образ». Я закрываю ноутбук, иду на кухню. Считаю таблетки.
Возвращаюсь на работу, но делопроизводителем — пусть и дистанционно, чтобы не утопить себя. Возвращаюсь к лечению — без него, его жалости и его вранья. Плачу по счетам. Дышу. Иду дальше сама.
РОМАН ВЫЛОЖЕН ПОЛНОСТЬЮ!!! И ДЛЯ ВАС ПРИЯТНАЯ