— Раздражает⁈ — Джувон обернулся к Енчжу. — Ты слышал? Я раздражаю!
— Вы оба раздражаете, — сухо сказал Енчжу, не поднимая глаз от защиты, которую он чертил на полу, совершенно не понимая, как на это согласился. — Но это ничуть не мешает мне готовить охранный круг. Так что, пожалуйста, меньше эмоций, больше действий.
— Эмоции — это мой движок! — огрызнулся Джувон. — А еще — знание, где взять настоящий пепел, чтобы зеркало работало как положено, а не как сковородка для яичницы!
Геджин закатил глаза, встал и взял из сумки мешочек с пеплом. Бросил его на стол.
— Вот тебе пятый. Из книги, которую сожгли в храме Хэинса. Старый, редкий, пропитанный страхом. Все по правилам. Но я, черт возьми, не буду делать эту штуку сам. У меня руки для стаканчика пива, а не для вырезания ритуальных зеркал.
— Ах, то есть я все должен делать, да? — процедил Джувон, уже доставая серебряную рамку и начищая стекло спиртом. — Конечно. Почему бы и нет. Я же просто медиум, у меня бездна свободного времени и склонность к мазохизму.
— О, то есть вы с психиатром…
— Даже не начинайте.
— Ты лучше, чем я, в создании связующих предметов, — внезапно невозмутимо сказал Геджин, не моргнув и глазом. — И ты упрямый. Не забудь пеплом не только покрыть стекло, но и начертить по краю знак закрытой спирали. Без этого мы не изолируем даже воробья.
— Спасибо, Капитан Очевидность, — пробурчал Джувон, на самом деле растерявшись от такого комплимента, и, намочив палец, аккуратно начал распределять пепел по краям зеркала. — У вас совесть хоть иногда есть?
— Была. Пока не начал работать с тобой.
— Взаимно.
Пока Джувон трудился, Енчжу завершал круг защиты. Все внутри пылало: не от жара, а от напряжения. В зеркале, покрытом древним пеплом, должен был поселиться ужас, который не поддавался изгнанию. А значит, ошибки не допускались.
— Осталось только вплести воспоминания, — пробормотал он. — Связать отражение с реальным. Чтобы сущность не вырвалась, как только осознает, что ее заманили.
— Готовься к шепоту, — сухо добавил Геджин. — Это будет как в прошлый раз. Только громче.
— Отлично, — скривился Джувон. — Осталось только потерять сознание от перегрузки. Будет полный набор.
Он закончил и, поднимая зеркало, почувствовал, как его чуть потянуло к стеклу. Как будто нечто внутри уже ждало.
— Ну что, — выдохнул Джувон. — Осталось только заманить существо в клетку. Пойдемте сжигать чернила и вспоминать о самом мерзком. Пора начинать.
* * *
Дом Геджина на этот раз напоминал не логово безумного шамана, а подвал в музее кошмаров. Воздух был тяжелым, как будто стены впитали слишком много слов, сказанных шепотом. Свечи на полу неестественно потрескивали. На столе лежал детский рисунок, тот самый с «большими зубами в подушке». Его закрепили в центре круга из соли, пепла и красной нити, соединенной с зеркалом.
Ендон находился в круге. Говорить ему было запрещено, чтобы не сделать хуже.
— Портал работает, если он настоящий, — глухо сказал Геджин. — Если страх подлинный. Если… боль еще жива на бумаге. Это не метафора, Джувон. Это — проводник и ловушка. Но только если кто-то удержит ее изнутри.
Он говорил тише обычного и без фирменной иронии. Рядом с ним лежал амулет в виде медной рыбки с жемчужиной на хвосте. Не объяснил, зачем. Только сказал: «На случай, если станет совсем плохо».
— Мы точно не перебарщиваем? — спросил Енчжу, глядя, как пепел начал собираться по спирали, будто притягиваемый невидимым дыханием.
— Перебарщиваем. Но без перебора оно не пойдет на запах. Мокхвагви слишком голоден. И умен, — вздохнул Геджин и бросил взгляд на Джувона. — Тебе нужен контакт. Чистый. Без фильтров. Ты сам это знаешь.
Джувон кивнул. Внутри все сжалось, но он уже перешел тот порог, за которым не отступают. Он протянул руки к тетради, к той, самой старой, где были первые рисунки Сонми, и… замер.
— Сонми, — тихо сказал он. — Ты… здесь?
Едва ощутимый холодный ветер прошел по полу. Пламя свечи дрогнуло. Тень в углу едва шевельнулась, словно кто-то присел на корточки и смотрел. Прямо на него.
— Мы не заставим. Не принудим. Мы просим, — мягко продолжил Джувон, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Нам нужно то, чего ты боишься. Нарисуй это. Покажи. Чтобы мы могли запереть его.
Он не знал, услышат ли его. Не знал, кто вообще ему отвечает. Но спустя мгновение пальцы у края бумаги начали шевелиться. Медленно. Почти застенчиво.
Джувон сглотнул, не в силах отвести взгляд.
Карандаш лег на лист, и линия потянулась. Сначала — круг. Потом… нечто, похожее на комнату. Но углы были перекошены. Внутри не было окон. Только огромный рот, открытый в полу, как зияющая воронка. Из нее тянулись руки. Пальцы. Изломанные, с длинными ногтями, покрытые пятнами. Они карабкались к фигурке ребенка, штрихами нарисованного в углу.
Джувон чувствовал, как все в нем сжимается. Бумага будто дрожала. Запах в комнате изменился. Теперь он казался резким, как металлическая стружка, которая только что вылетела из-под диска турбинки.
— Она помнит, — прошептал он. — Боже. Она все еще помнит.
Пламя свечей заметалось. В зеркале пошли волны, как будто всколыхнулась вода под стеклом. Рисунок в центре круга начал тянуть воздух, закручивая в маленький смерч. Все тело Джувона взмокло от напряжения.
— Это оно, — сказал Геджин. — Мы открываем. Держитесь.
Енчжу шагнул ближе, инстинктивно заслоняя Джувона. Но тот стоял как вкопанный. В его глазах плескались ужас и решимость одновременно. Он чувствовал: если сейчас отвернется, если закроется, то девочка снова исчезнет. И остальные тоже.
А в следующий миг… нечто зашевелилось под рисунком.
Ендон, и без того призрачный, стал еще бледнее, но не уходил. Он дополнительно притягивал сущность.
На уровне пола появилось темное пятно. Оно дышало. Росло. Становилось глубже, будто бумага открыла проход в бездну. И из этой бездны послышался хриплый смех. Почти детский. Тихий. Но в нем не было ни капли человеческого.
— Мокхвагви почувствовал, — сказал Геджин. — Он идет.
Ветер ударил по кругу, свечи запылали, как факелы. А в отражении зеркала… мелькнули зубы. Слишком много зубов. В один рот столько не вместится.
Джувон сжал кулаки, чувствуя, как страх хочет полностью окутать тело. Но не отступил. Он сделал шаг к рисунку