Тело было изломано, словно нарисовано рукой ребенка, который не умеет рисовать. Оно напоминало куклу, слепленную из перетянутых нитями тряпок. Без лица, без глаз, без рта. Только пустота, в которой что-то двигалось.
— Не смотри в глаза, — резко сказал Геджин. — Даже если их нет. Это самое сложное.
Ендон не двигался. Свет вокруг него дрожал, но не исчезал. Наоборот он стал слепящим, почти серебряным.
— Я помню, — шелестящим голосом произнес он. — Я слышал, как ты звал. И слышал, как ты проглатывал голоса тех, кто шел к тебе. Но теперь… я здесь. И я свет, который против твоей тьмы.
Существо пошатнулось. Не от страха, а… от интереса? Его движения стали рваными. Оно подняло «голову», в которой угадывались черты… нет, не человеческие. Но узнаваемые. Отдаленно похожие на того мальчика с фотографии. Лицо, изуродованное и забытое.
Оно шагнуло внутрь круга.
И тут же зашипела соль. Линии затрещали, но не распались. Свет, исходящий от ендона, начал ослабевать.
— Мокхвагви его вытягивает! — закричал Джувон. — Оно жрет его силу!
— Жри, скотина, — прохрипел Геджин, бросая в центр зеркала кусочек ткани с вышивкой. — Только не подавись.
Фигура медленно разогнулась. Существо пыталось встать на ноги… Какие-то кукольные и перекрученные. В его теле не было костей, но оно двигалось, как будто каждое движение причиняло ему боль. Но все равно оно… шло.
Круг держался. Ендон сиял. Джувон держал зеркало с пеплом, руки дрожали, но стекло было стабильно.
— В следующую секунду… — прошептал он. — Оно атакует.
Потому что тьма всегда атакует, когда ты ей мешаешь.
Джувон дрожал от напряжения. А вот страха, ни странно, не было. Просто стало не до него. Зеркало в его руках как будто потяжелело, в нем пульсировало что-то, что не имело ни веса, ни формы, но ощущалось, будто он держит сосуд с бурей.
Парень стоял на краю круга, за границей света ендона. Свечи потрескивали. Тень внутри круга уже выпрямилась. Мокхвагви словно дразнил, медленно двигаясь, как артист на сцене. Он приближался к самому центру, то есть к ендону, и тогда Джувон сделал шаг вперед, глядя прямо в то место, где должно было быть лицо.
— Слушай, — сказал он. — Слушай, как звучали их мысли.
Он поднял левую руку, в ней мелькнул кусок старой бумаги. Детская тетрадка, обожженная по краям. Краска на ней уже почти выцвела, но слова остались.
Тихо, но уверенно Джувон начал читать:
— Там в подушке зубы, я слышу, как они дышат. Я плакал, но никто не пришел. Только она… у нее не лицо, а вода. Он сказал: если скажешь, ты тоже исчезнешь. И я молчал. Я всегда молчу…
Мокхвагви дернулся. Будто кто-то попал в невидимый нерв. Его тело исказилось. Он вытянулся вверх, как дым, будто хотел скрыться, но круг держал. Пепел начал осыпаться с зеркал, но они все еще отражали. Отражали то, что не имело формы.
— В полу кто-то зовет. Он голодный. И он не любит, когда шепчут его имя.
Эти слова не были заклинанием. Но сила в них была. Джувон чувствовал, как дрожит воздух. Будто память тех, кто исчез, выпрямилась за его спиной. Будто они стоят рядом.
Он выдохнул:
— Ты — пустой рот. Но мы больше не молчим.
Мохвагви завыл.
Это нельзя было назвать громким звуком, но от него стало дурно. Точно треск стекла или шелест шелка, который ползет по полу. Оно согнулось, потом резко распрямилось и… исчезло. А через несколько секунд появилось снова, но уже не в виде куклы без лица.
Теперь в центре круга стояла… женщина. На вид тридцати лет с небольшим. В стильном бежевом пальто. Волосы собраны в аккуратный хвост. На щеках следы усталости, но взгляд… взгляд был теплый. Добрый. Тот самый, от которого дети ждут: «Вот она. Она заберет меня домой».
— О нет… — прошептал Джувон. — Не смей.
— Мама? — донесся откуда-то детский голосок.
Женщина в круге наклонилась и протянула руки, как будто хотела прижать кого-то к себе. И мягко произнесла:
— Чу Сухен. Я здесь. Прости, что ушла. Все хорошо теперь. Иди ко мне, детка.
Джувон отшатнулся. Его сердце заколотилось. Он знал, знал, что это ложь. Но мокхвагви тоже знало, что делать. Оно вытаскивало из памяти образы и тепло детских воспоминаний. А потом цепляло на крючок и тянуло.
Он слышал, как у него за спиной выругался Геджин:
— Оно так просто не сдастся. Мразь такая. Оно не прет в лоб, а тебя ломает. Через то, что легче всего достать.
— Что делать? — спросил Джувон, не отрывая взгляда от женщины в круге.
— Не смотреть. Не верить. Говори. Скажи, что ты знаешь правду.
Джувон сжал губы и медленно поднял зеркало выше. Стекло дрожало в его руках. Из зеркала смотрело не отражение женщины, а та самая кукольная безликая фигура.
— Ты не мама, — сказал он. — Ты — дыра в полу. Ты — тень за дверью. Ты — плесень в углу. И тебя увидели. Я тебя вижу.
Мокхвагви хотел ответить, но раздалось только странное бульканье. Женщина вдруг выгнулась, будто ее спину ломало изнутри. Черты лица заструились, как жидкость, вниз по шее. Кожа стала трескаться. Глаза вытекли, заменяясь пустыми провалами.
Свет в комнате начал дрожать. Пламя свечей заметалось.
— Готовься! — крикнул Геджин. — Она сейчас рванет. К зеркалу!
И Джувон был готов.
Потому что он помнил, для кого он это делает.
Когда сущность взвыла и кинулась к зеркалу, воздух затрещал, как если бы внутри комнаты сжались пружины, готовые выстрелить.
Мокхвагви не шел, а скользил грязным ветром. Пытался ухватиться ртом и руками одновременно. Но на полу уже горел круг, активированный зольной пылью, кровью и солью, собранной Геджином в храме, где по ночам звенели побитые колольцы.
Зеркало вспыхнуло серебром.
Вспышка. Визг. Инерция магии, как сотрясение воздуха.
Существо ударилось в поверхность, будто в гладкую стену, и отразилось, завопив. Вопль был нечеловеческий, он будто сдирал кожу, пронизывал барабанные перепонки, но Джувон не отступил.
— Работает… — прохрипел он.
Мокхвагви застыл на полпути. Его искореженное тело словно заклинило: одна часть еще металась, другая уже была втянута внутрь зеркала. Клочья тени вытягивались, но медленно, как смола. Внутри круга свет начал мерцать тревожно, будто еще немного, и