— Держи! — крикнул Геджин. — Сейчас начнет вырываться!
Он не успел договорить — что-то вспыхнуло. Тень оттолкнулась от пола, метнулась в сторону света ендона, и защитный круг пошел трещинами. Свеча слева мигнула, огонь чуть не угас.
— Щибаль! — Геджин не договорил и вытащил свиток из кармана.
С виду как будто проклятый, старый, с темными символами. Раскрыл, тут же вспыхнуло пламя, обхватывая его пальцы. Пергамент задымился, и на коже Геджина проступили ожоги, словно буквы пытались вплавиться в плоть.
Джувон в этот момент сидел на полу. Полураспластанный, с одной рукой на обожженном зеркале, он все еще удерживал фокус. И даже сейчас, едва дыша, выдохнул:
— У деда все есть. Магия, проклятие, драма… Тебе бы работать снабженцем. Или на маркетплейсе.
Геджин фыркнул сквозь сжатые зубы:
— К моим годам, сопляк, ты и сам будешь ходить с карманами, полными соли, проклятий и воровских молитв. Только бы выжил.
Он швырнул свиток в круг, и там вспыхнуло алым. Как будто жгли кровь и небо вместе. Мокхвагви начало корежить и выворачивать. Он завопил уже не чужими голосами, а собственным. В его крике было что-то голодное и древнее. Что-то, что жило на дне ужаса, в подушках, в полу, в забытых углах, куда падали детские слезы.
Круг загорелся. Пепел взвился, будто живой. По кругу пронесся свет: изначально белый, потом — черный, затем свет снова белый, и… зеркало засосало тень.
Оно не разбилось. Не треснуло. А просто… стало черным.
И все.
В помещении повисла тишина.
Свечи догорели. Все, что осталось от круга, рассыпалось. Почти исчезнувший ендон опустился на колени, как будто его свет испарился в финальной вспышке.
Геджин сел прямо на пол, крякнув:
— Надеюсь, у кого-нибудь есть жвачка. У меня от этих ритуалов вкус крови во рту.
— Мне бы соджу, — слабо пробормотал Джувон. — И жвачку с вкусом личи. Но если я сейчас двинусь, то только лицом в пол.
Енчжу, который проскользнул к ним несколько минут назад, быстро убрал «остатки» ритуала, подошел и сел рядом. Без слов. Просто положил руку на плечо Джувона. Тот медленно обмяк и выдохнул.
— Все? — спросил он почти шепотом.
— Все, — подтвердил Геджин. — Но, как всегда… только пока.
Мокхвхагви исчезла. Не то чтобы испарилась — ее втянуло и скрутило в черную воронку внутри зеркала, словно оно было не стеклом, а чьим-то глазом, жутким и не моргающим.
Зеркало завернули в ткань изнутри круга, ту самую, которую Джувон приготовил заранее: слои рисовой бумаги, соли, паутины символов. Материал был пропитан запахом пепла и чего-то тошнотворно-пряного. Они несли его по очереди, как хрупкий артефакт или кусок настоящего зла, которое временно заснуло, но могло в любой миг проснуться.
Все происходило молча. Даже Геджин помалкивал. Он шел первым, прикрывая тыл, словно охранял спину, даже если в коридоре не было ни души. Свет в здании едва мерцал. Часы приближались к утру, но ночь еще держала за горло.
Покинуть детдом было удивительно просто. Как будто само здание решило их отпустить. Сторож дремал на посту, обняв термос. Камеры не писали — об этом заранее позаботился ендон. Кто бы сказал, что духи будут помогать ломать технику. Сам ендон был не в лучшем состоянии, толком и говорить не мог, только выдохнул:
— Я скоро появлюсь и отблагодарю вас. Вы — наши спасители. Спасибо.
Машина стояла в тени от переулка, помощники Енчжу уже уехали. А Пэ Тэквон срочно куда-то собрался, удивив персонал.
Геджин, уронив голову на спинку сиденья, выдохнул:
— Если я еще раз скажу «давайте сделаем ритуал в изоляционке», бейте меня прямо по голове. Со всей дури. Можно ведром соли.
* * *
Дом Геджина неожиданно встретил их теплом, пыльной лампой у входа и уютом, которого никто не ждал. Здесь пахло старым деревом, сушеными травами и ладаном, который явно недавно зажигали. Казалось, у дома старика тоже есть настроение. Каждый раз оно разное.
Это место будто являлось наполовину храмом, а наполовину складом оккультного магазина, где каждая полка могла бы рассказать свою историю. Веселую или мрачную — зависело от полки.
Зеркало положили в коробку, которую запечатали красной лентой и восковыми знаками. Геджин задвинул ее под лестницу и наложил еще три печати, пробормотав:
— И пусть теперь хоть сам демон его отсюда вытаскивает. Или Кегван. Хотя у него, я слышал, артрит. Хоть и прикидывается живчиком.
После этого настала очередь еды. Никто не предлагал. Просто молча разбрелись по кухне: Енчжу достал соевый суп с водорослями из холодильника, подогрел на плите. Джувон нашел миску с вареным рисом и принес банку кимчи. Геджин резал свинину, бросая ее на горячую сковороду, а потом кипятил чай с имбирем.
На кухне царила уютная тишина. Странно и в то же время совершенно неудивительно.
— Ну что, — начал Енчжу, когда они сели. — Я надеюсь, никто из вас не начнет молиться зеркалу как новому божеству?
— Только если оно пообещает вкусные закуски, — пробормотал Джувон, вяло помешивая рис в супе. — Или вечный сон.
— Или, к примеру, не отправит твои внутренности к демонической бабушке, — добавил Геджин. — Тогда да, я подпишусь на это дело.
Повисла пауза. Потом все засмеялись. Не громко, но искренне и с облегчением, происходящим от ощущения, что они еще здесь. Вместе.
— Знаете, — сказал Джувон, — у меня такое чувство… Как будто мы не просто что-то запечатали. Как будто мы… услышали. И нас тоже.
— Мокхвагви? — скептически приподнял бровь Геджин.
— Нет. Тех, кто остался. И кто… исчез. А еще тех, кто молчал все это время. Они были там.
Енчжу кивнул:
— Я чувствовал то же самое, хотя в этот раз ничего не делал.
Геджин допил чай, громко поставил кружку:
— Так надо было. Тебе еще будет чем заняться. Ну и пусть. Мы сделали главное, но еще не все. Надо дождаться ендона. А еще нас явно ждут очень занимательные события.
— Вы, кстати, как? — спросил Енчжу, глядя на его руку.
Он не видел свитка, но заметил ожоги, которые так и остались.
— А ты что думал? Проклятие, связанное с кровью детей, и к тому же древнее как жадность. Конечно, сожгло. — Старик покрутил запястьем и глянул на ладонь, где кожа была не в лучшем состоянии. — Завтра подорожник приложу. Или проклятую жабу. У меня осталась где-то