Изабелла нахмурилась.
– Я думала, это она и есть?
– Нет, то была Дейдра.
– Ох. – Она все теребила одну из роз, пока та не встала в вазе идеально между пучками какой-то травы. – Ну, так или иначе, одна из них.
Алексу почудился в ее глазах огонек, и он незаметно улыбнулся. Конечно, семья ни за что не осудит Рафаэля (и, конечно, его любовная неразборчивость – ничтожнейшая из причин осуждать его), но Алекс знал, что Изабелла по меньшей мере невысокого мнения об этом. Влюбись Рафаэль внезапно – это одно, но оба знали, что он дурно обращается с женщинами. Матери это не нравилось.
– Ты знаешь, к чему мне готовиться? – спросил Алекс, понизив голос.
– Кроме плохого настроения Рафаэля? – Мать взглянула на мужчин у камина. – Нет. И я не думаю, что твой отец наметил на сегодня серьезную беседу. Я со своей стороны должна говорить с вами об ужине… Не кривись так. Твой отец прав. Ты должен стараться обрастать связями. Когда-нибудь ты захочешь достичь чего-то. Найти женщину, с которой мог бы основать семью… Ну, или кого-то для свободных отношений, если тебе это ближе.
Алекс удивленно поднял брови.
– Да, так и вижу, как представляю отцу кого-то «для свободных отношений».
– Ах, он бы справился. – Изабелла махнула рукой.
– Это утешает, – сухо откликнулся Алекс.
Итак, все сели к столу. Филипп и Рафаэль все еще были погружены в беседу, так что Алекс смог в покое насладиться первыми двумя сменами блюд. Сегодня ему вновь подали отдельно приготовленные блюда. О, его бы изумило, продержись отец дольше, чем одну трапезу. Филипп исходит в вопросах еды из сохранения привычного – из традиций. Насколько Алекс знал, отец не так уж любил рыбу и мясо, но есть их было по-мужски.
– Сегодня я был в Круге, – заговорил вдруг Рафаэль, и Алекс, оторвавшись от своего картофеля, поймал его взгляд. – И заметил, что ты уже несколько дней не принимал новых поручений. Отчего так?
Рафаэль сделал большой глоток вина. Алекс знал, что он порядком налегает на алкоголь.
– Я немного устал, – ответил он подчеркнуто спокойно и хладнокровно.
– Правда, ты все еще очень бледен, – заметила мать – вялая попытка отразить нападки Рафаэля.
Но порой он становится будто гончая. Почует след – и его уже не сбить.
Так и теперь: он, не заметив реплики Изабеллы, поставил локти на стол и наклонился вперед.
– Устал? Ну же, Александр. Не дури меня.
Филипп прокашлялся.
– Прости, отец, – сказал Рафаэль почти небрежно. – Значит ли это, что последнее дело ты не исполнил как должно? Отчего же ты не подберешь себе отряд? Ах да… ты ведь так робок.
Столь много слов, столь много вопросов обрушилось на Алекса, что он едва поспевал за ними. Он и так-то витал в своих мыслях на этом ужине; в исполненных колкостей тирадах Рафаэля не было никакой нужды.
– Не за едой, – вмешался Филипп, подарив Алексу небольшую передышку. Прямой запрет останавливал даже старшего брата.
Остаток ужина прошел, на вкус Алекса, слишком уж быстро. Он едва попробовал десерт и надеялся, что Рафаэль забудет о нем, дав ему возможность убраться к себе.
Но, конечно, этого не случилось: он вновь оказался у камина, напротив Рафаэля с бокалом шерри. Родители тихо беседовали за столом, пока отец изучал сегодняшнюю газету.
«Как мирно это смотрится со стороны!» – подумалось Алексу.
– Итак? Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Рафаэль. В его голосе уже слышался хмель.
– Мне нечего ответить. Я действительно устал. Мне жаль, если тебя это не устраивает.
Рафаэль хмыкнул и осушил бокал единым глотком.
– Я знаю, что отец говорил с тобой. Как и он, я тоже думал, что тебе это откроет глаза. Но вот он наконец увидит, что ты не более чем разочарование для семьи.
Эти слова проникли глубоко – особенно после тех событий в катакомбах. Но вместе с тем впервые за последние дни в Алексе проснулось чувство, отличное от безнадежности и покорности. Гнев.
– Почему? – спросил он, невольно повышая голос. – Почему я разочарование? Объясни мне. Мои оценки были лучше твоих. Мои показатели на заданиях превосходны. Может быть, у меня не так много замечательных друзей, как у тебя, и – о ужас! – из моего зада не торчит консервативной палки, как у большинства из вас. Дело в этом? Я слишком дискриминирую вас? Я для вас недостаточно спесив и властолюбив?
Обычно Алекс не стал бы так говорить: ему слишком хорошо помнились увещевания родителей. Но теперь нужно было именно это. Отбросить все – и хотя бы раз в жизни высказать то, что было на сердце.
Рафаэль смотрел на него растерянно, но Алекс еще не закончил.
– Хочешь знать, что я думаю? Никто из нас не лучше других. Наемники, которых вы так ругаете? Они проводят больше успешных миссий, чем вы. Более ни один могущественный чародей не присоединится к Кругу: он тут же подхватит аллергию на пыль! – кричал он. – Япония, Южная Корея, Индия – все страны, которые вы поносите? Но так сложилось! И не цепляйся мы здесь, во Франции, так слепо за свою исчезающую власть, присоединись мы к ходу истории – наше положение было бы теперь много лучше! Спроси-ка Италию или Грецию! Но нет, вместо этого Британия, Франция, Германия вообразили, что так, как было, будет вечно. Вот почему все так. И виноваты в этом главным образом ты и твои замечательные, образцовые друзья!
Воцарилась мертвенная тишина. Алекс не различал даже шелеста газеты. Он стоял перед Рафаэлем, сжав кулаки и выпрямившись во весь рост, наслаждаясь той парой дюймов, на которые возвышался над ним – более чем обычно.
Хотя бы теперь.
В глазах Рафаэля отразился гнев, и он издал какой-то яростный звук, будто вот-вот бросится на Алекса. Тот отступил и прижался к камину, инстинктивно уклоняясь от удара чужого кулака. Рафаэль схватил его второй рукой за воротник, таща к себе, и, когда он ударил прямо в лицо, Алекс не смог увернуться.
Лицо взорвалось болью, на языке возник металлический вкус крови, перед глазами на миг поплыли пестрые разводы.
– Довольно! – Сквозь шум в ушах он услышал голос Изабеллы, и пол немного задрожал, когда она обратилась к своей магии.
Рука Рафаэля исчезла с воротника, и Алекс, споткнувшись, отшатнулся назад. Щурясь, он приметил мать, простершую руки к Филиппу и Рафаэлю. Алекс чувствовал, как кровь бежит из носа – или откуда-то еще – по губам, и один глаз невольно закрывался.
И все же он более чем