Хотя Эла еще и не слишком хорошо разбиралась в рунах, ей казалось, что она чувствует мощь, исходящую от них.
– Наверное, это потребовало много труда – в то короткое время, что у тебя было, – произнесла она тихо. Он выглядел таким же измученным, какой она чувствовала себя.
– Не очень, – пробормотал Улисс. – Как я уже сказал, магия теперь очень сильна.
– Разве ты не говорил, что пропускать через себя слишком много магии опасно?
Улисс невесело рассмеялся.
– Так и есть. Но мне очень хорошо известны мои пределы. По крайней мере, теперь.
– Тот твой друг, испепеленный магией… Ты был там? – медленно спросила она. Несколько свободных концов в уме связались.
– Я стал причиной того, почему он был испепелен, – откликнулся Улисс, стиснув какой-то амулет столь сильно, что косточки на запястье побелели. – Мы хотели сотворить кое-что и вызвать к жизни с помощью рун. Он боялся, не верил, что мы сумеем, но я уговорил его. Когда я приступил, то пропустил через себя слишком много магии. Он взял избыток себе, чтобы спасти меня… Но он никогда не был действительно сильным чародеем. Той доли, которую он взял от меня, оказалось достаточно, чтобы убить его.
Голос Улисса был сдавлен и притом подчеркнуто ровен.
– Ты ведь не хотел этого, – сказала Эла. Сердце сжалось от сострадания. Улисс пронес это чувство вины сквозь годы; ничто сказанное ею или кем-то иным не изменит этого.
– Верно. Но не так уж и много я сделал, чтобы предотвратить это. – Улисс изобразил горькую улыбку. – Я был довольно упрямым ребенком и еще более упрямым подростком. В моем роду магические дары не столь сильны; но со мной уже с самого начала было иначе. Моя бабка и ее сестра – у них были наиболее сильные дары из всех – очень заботились обо мне и… весьма баловали. Возлагали на меня большие надежды. Бабка всегда верила, что моей подлинной родиной была сама магия. Не мир людей. Представь, что происходит с ребенком, который каждый день слышит зов магии – громче, чем многие.
– Ты отдалился от них после того случая? – осторожно спросила Эла. У нее было чувство, что эта история годами ждала, чтобы вырваться из Улисса.
– Да. Я собрал вещи и исчез в ту же ночь. Моя семья не знает, где я, и я больше никогда не объявлялся перед ними. – Улисс опустил голову. – Тот друг был моим братом, Эла. Своим упрямством я убил собственного брата. Если я сам не могу простить себе этого, как бы это сделала моя семья?
Эла сглотнула. Это было жестоко. Она не могла представить, как отреагировала бы на схожее происшествие ее мать… Но вообще-то верилось, что мать не прекратила бы любить ее. Неважно, в чем Улисс убедил себя, это был несчастный случай. И если то, что он рассказывал о своей семье, верно, и его бабка, и ее сестра не были совсем невиновны в этом.
– И все же, может быть, тебе бы следовало однажды поговорить с ними, – сказала она осторожно. – Узнать, что именно они думают, прежде чем посвящать остаток своей жизни домыслам, может быть, вовсе не верным.
Улисс тяжело задышал и тускло улыбнулся.
– Я расшифровал и послание моего рунического камня. Оно гласит, что я стану соответствовать моему имени.
Эла уставилась на него непонимающе.
– Ведь Улисс – это Одиссей, – продолжал Улисс. – Из греческих сказаний. Тот самый, что сражался под Троей и долго не мог вернуться домой, пока однажды не отыскал путь.
– Но… Это звучит вовсе не так плохо, – тихо сказала Эла, внимательно глядя на Улисса. – Я имею в виду – вернуться домой. Может быть, твое путешествие завершится, когда кончится все это, и ты вновь сможешь быть с семьей.
– Может быть. Рунические послания… обманчивы. – Улисс посмотрел на Элу столь пронзительно, что она была вынуждена отвести взгляд.
Ей вспомнилась собственная предреченная жертва. А такова ли она на самом деле? Есть ли – как обещал Алекс – больше чем одна возможность, каким могло бы быть ее будущее?
– Так или иначе, мы должны рассказать об этом другим, о жертвах и наших посланиях, – наконец сказала она, превозмогая животный ужас. Как будто бы вероятность плохого исхода тем больше, чем больше людей об этом знает…
Улисс кивнул.
– Согласен.
Они собрали остальных и рассказали им о своих посланиях. Для Алекса и Эма Улисс лишь в самых общих чертах рассказал, что уже долгие годы не говорил со своей семьей. По лицу Сирены было видно, что она знает подлинную причину, но она не сказала ничего.
– И у нас всех такие послания? – спросила Сирена, сидевшая на полу перед Эмом, пока тот заплетал ей волосы.
Улисс все еще проверял оружие и зачарованное снаряжение, Алекс бродил туда-сюда перед окнами, Эла же взгромоздилась на кресло, подтянув колени к груди.
– Вероятно, – откликнулась она.
Рассказать остальным о своем возможном будущем оказалось вовсе не столь пугающе, как думалось прежде. И Эм, и Сирена без промедления заверили ее, что с ней ничего не случится.
– Жаль, что у нас нет возможности расшифровать наши послания, пока не стало слишком поздно, – мрачно вздохнул Алекс. – Нам не остается ничего иного, кроме как пойти в катакомбы вслепую и… и следовать нашему инстинкту. Как и сказал Ори.
– Ты, получается, веришь в судьбу, пророчества и всякое прочее? – В голосе Улисса отнюдь не было враждебности – лишь любопытство.
Алекс пожал плечами.
– Я вырос с тем, чтобы в это верить. Я хочу сказать… Я вовсе не такой преданный последователь, как прочие члены Круга. Я лишь могу вообразить некий магический план. Ничего такого, против чего нельзя было бы защититься, но… магия столь сильна, столь вездесуща. У нее есть доступ к бóльшим знаниям, чем мы можем себе представить. Так неужто нелепа мысль, что магия может предвидеть определенные пути и планирует их?
– Наверное, нет, но… Скажите-ка, вы слышите? – Улисс перебил сам себя, и голова его взметнулась вверх.
Эла встрепенулась вслед за Эмом и Сиреной, которые были наготове уже в следующий миг.
Алекс, все еще стоявший прямо у окна, распахнул его. Теперь и до Элы донесся грохот и стоны, как если бы сам камень исходил му´кой. Пол задрожал, раздались вскрики, и даже Эла издала испуганный возглас.
– Наружу, скорее! – прокричал Алекс, пришедший в себя быстрее прочих.
Улисс сгреб в охапку оставшиеся артефакты и запихал их в рюкзак. Сирена, вскочив, не обращая внимания на