Алина. Я настолько далека от такой мысли, что готова страстно умолять отца лучше тысячу раз пронзить мое сердце, чем связать меня узами этого брака.
Господин де Бламон. Вот они, ваши уроки, сударыня, ваши наставления. Лучше уж было бы мне воспитать эту девочку вдали от вас… Да, отнять ее у матери с самого рождения, запереть в монастыре с тем, чтобы уберечь ребенка от ваших презренных предрассудков, тогда девушка вряд ли стала бы подыскивать отговорки, когда ее дело — слушаться отца.
Госпожа де Бламон. Иногда, впрочем, ребенок, похищенный у матери в младенческом возрасте, так и не становится счастливым.
Господин де Бламон (в смущении, запинаясь). Однако же его разум не испорчен дурными правилами.
Госпожа де Бламон. Зато в мерзости порока он развращается нравственно, а тот человек, кто должен был бы встать на его защиту, иной раз выступает в качестве совратителя.
Господин де Бламон. По правде говоря, эти намеки…
«Софи, выходи! — с жаром воскликнула госпожа де Бламон, открывая дверь кабинета. — Объяснись сама со своим отцом, пади перед ним на колени, умоляй простить тебе все прегрешения, из-за которых он гневается на тебя с первого дня твоего появления на свет».
Затем, неожиданно она обратилась к Дольбуру:
«Ну, а вы, сударь, неужели осмелитесь и далее терзать сердце несчастной матери? Вы по-прежнему желаете взять в жены одну из ее дочерей, успев сделать другую своей любовницей?»
И потом, используя замешательство супруга (в ногах у него распростерлась Софи), госпожа де Бламон сказала:
«Сударь, прислушайтесь к голосу собственной совести. Нам все известно, поэтому не отталкивайте от себя несчастную Клер, которую вы у меня похитили, когда она была еще младенцем. Вот она перед вами, жертва ваших преступных действий. Обманутая, она видит в вас не отца, а совратителя, загубившего цвет ее юности. Итак, будьте к ней снисходительны, и пусть она более не считает вас мучителем».
(Мой друг, отъявленнейшие злодеи владеют искусством управлять мускулатурой лица, что мы и наблюдали на примере физиономий этих двух негодяев. Да, нам пришлось убедиться в том, что движения души закоренелого развратника управляются его волей и разумом. Если предательски развращается разум, сердце становится невосприимчивым даже к самым естественным порывам.)
«О, право же, сударыня, — хладнокровно и невозмутимо отвечал президент, отстраняя от себя Софи, — если вы желаете поразить меня этим оружием, то вам вряд ли удастся одержать победу».
Затем, отодвинувшись подальше от Софи, он продолжал:
«Каким образом эта особа сюда проникла? Дольбур, думал ли ты когда-нибудь, что дом моей супруги превратится в убежище для шлюх?»
«О моя дорогая, чего ждать от этого жестокосердного, — вмешалась в разговор разгневанная госпожа де Сенневаль, — ведь он осмелился противиться голосу самой природы. Такого человека следует опасаться. Храм правосудия открыт для твоих жалоб, беги, укройся под сенью закона, никогда еще там не раздавались такие обвинения, никогда еще с такими основаниями не искали поддержки Фемиды!»
«Мне судиться с моей собственной женой? — с изысканной вежливостью поинтересовался Бламон. — Неужели для того, чтобы потешить публику нашими пустыми размолвками? Случай невиданный…»
Потом он обратился ко мне:
«Детервиль, выведите отсюда девушек и затем, прошу вас, возвращайтесь назад. Я открою секрет, но только перед вами и этими двумя дамами».
Алина, Эжени и расстроенная Софи поднялись в покои госпожи де Бламон. Как только я возвратился в гостиную, президент, предложив нам выслушать его сидя, заявил, будто бы он ни в малейшей степени не связан с Софи родственными узами и даже одна мысль о такой связи кажется ему нелепой. Он сознался в том, что подменил свою умершую дочь, родившуюся от Вальвиль, другой девочкой, дабы сохранить права, вытекающие из гнусного договора с Дольбуром, на внебрачную дочь последнего. В Пре-Сен-Жерве он якобы приехал, когда узнал о действительной смерти Клер, ранее находившейся у кормилицы. После похорон законной дочери ему, по его словам, пришла мысль заменить внебрачного ребенка от Вальвиль, также успевшего умереть, какой-нибудь другой симпатичной девочкой. Кормилица тогда воспитывала собственную дочь примерно того же возраста, которая и приглянулась президенту. Уплатив матери сто луидоров, он перевез ребенка в деревню Вереёй, где она и пребывала до достижения тринадцатилетнего возраста. Бламон готов признаться в одной провинности — в обмане своего друга, но он не развращал собственную дочь и не похищал ее у супруги. В заключение он задал нам вопрос, каким образом Софи очутилась в Вертфёе.
Госпожа де Бламон и не старалась опровергнуть утверждения президента, ведь ты пока не представил нам сведений, что пролили бы свет на это дело. Супруга нежная, чувствительная, никогда не теряющая чувства собственного достоинства, она предпочла счастью обрести пропавшую дочь слабую надежду на искренность признаний своего мужа, которого пришлось бы признать виновным в целом ряде преступлений, если бы Софи действительно была его дочерью. Итак, госпожа де Бламон чистосердечно рассказала мужу обо всем, что произошло за последнее время. Заключив жену в объятия, президент с нежностью ее расцеловал.
«Нет, нет, моя дорогая подруга, — говорил он ей. — Нет, нет, не будем ссориться из-за пустяков. Да, я, разумеется, кое в чем перед тобой виноват, страсть моя к женщинам, не стану скрывать, чрезмерна. Однако же проступок нельзя превращать в преступление. Я был бы чудовищем, если бы совершил то, в чем меня обвиняют. Смерть вашей дочери сомнений не вызывает, я просто не в состоянии вводить вас в заблуждение и выдавать за факты нелепые домыслы. Мать Софи — крестьянка; девушка родилась от кормилицы, у которой находилась ваша Клер, так что Софи вам совершенно чужая. Если потребуется, готов поклясться в том перед алтарем. Признаюсь, сходство, действительно, поразительное, вот уже давно я стал замечать, что Софи сильно напоминает собой Алину, но это всего лишь игра природы, которая не должна вас обмануть. В знак нашего примирения, — продолжал президент, пожимая руку жены, — моя дорогая подруга, я согласен дать Алине отсрочку, как вы того и желали. Задуманный мною брак несказанно меня осчастливит, но так как вы требуете времени для его подготовки, то я не буду на нем настаивать до вашего возвращения в Париж, в полном соответствии с нашей первоначальной договоренностью. Зато настоятельно прошу потом оказать мне эту милость, ну а Алина просто обязана согласиться. Вы не должны мне отказывать из вполне, впрочем, разумной боязни кровосмешения. Дольбур мог быть любовником Софи, но она, определенно вам заявляю, не приходится сестрой Алине. Я готов подтвердить мои слова любыми доказательствами, готов дать самые страшные