Никакой суеты, несмотря на немалое количество народа. Мы двинулись по кругу, разглядывая лавку за лавкой. Торговец мехами не привлек моего внимания, и мы перешли к следующей — лавке тканей. Ткани поражали своим разнообразием, явно принадлежа разным культурам и отличаясь качеством. Здесь и яркие полотна с крупным, пестрым орнаментом, и плотные ткани с блестящей каймой, и нечто, напоминающее мягкий трикотаж. Я украдкой взглянула на принца, заметив, как он трогает пальцами переливающийся атласный отрез небесно-голубого цвета. Я тоже решила ощутить шелковистость тканей.
Мой взгляд почти сразу упал на темно-кровавый бархат, такой приятный на ощупь. Продавец тут же подошел, спрашивая, нравится ли он мне. Бархат нравился, и я косноязычно ответила односложным утверждением, осознав тут же свою ошибку. Смутившись, поправила себя, использовав более развернутую фразу. Торговец, оказавшийся человеком, махнул на меня рукой и подмигнул. Мое внимание задержалось еще на трех образцах, выложенных на прилавке: темно-зеленой плотной ткани с замысловатой вышивкой золотой нитью, синем хлопке и ярко-алом шелке. Попрощавшись с продавцом, я поблагодарила его. Покупать что-либо я не могла, ибо денег у меня не было.
Следующей нас ждала странная конструкция, частично металлическая, собранная из двух повозок. Мы вошли внутрь, причем Лёше пришлось сильно нагнуться. Внутри обнаружилась лавка кузнеца-ювелира, или, вернее, двух таких. Хозяева тут же закрыли за нами двери. Они были невысокого роста и коренастые. Один был гладко выбрит, другой носил окладистую бороду, и если бы не эта деталь, различить их было бы невозможно. У прилавка с драгоценностями висела яркая лампа, отражающая свет в бесчисленных гранях камней. Бросив беглый взгляд на украшения и не обнаружив ничего необычного, я направилась в другой отдел ювелирно-смертоносного магазина. Пройдя мимо полок с серебряно-золотыми коробочками и явно кухонными ножами и утварью, я застыла перед топорами, мечами и кинжалами. Красивые, искусно инкрустированные полудрагоценными камнями, разных размеров. Их было не то чтобы много, но ассортимент впечатлял. Один кинжал особенно привлек мое внимание. Маленький, с полупрозрачным, почти черным камнем, в глубине которого едва угадывались желтоватые прожилки.
Затем мы наткнулись на лавку с книгами и принадлежностями для письма. Здесь меня приятно удивило наличие настоящей бумаги, слегка зеленоватого оттенка. Следующим был шатер с маслами и пряностями, его невозможно было спутать ни с чем другим. Аромат проникал в самое сознание, вызывая в памяти давно забытые вкусы и запахи. Тут я немного растерялась и принялась упрашивать принца дать мне немного денег, пообещав непременно вернуть их когда-нибудь. Он просто вложил мне в руку небольшой мешочек, который приятно позвякивал и ощутимо оттягивал ладонь. Я вернула его обратно, и мы, жестами и ломаными фразами, договорились, что он просто заплатит за меня.
Следующие полчаса я отчаянно пыталась договориться с торговцем в пестром тюрбане, выпрашивая у него по щепотке всех его диковинных порошков и масел, с непременным указанием названий. Немолодой темнокожий мужчина с трудом изъяснялся на языке, которому меня безуспешно обучали, да и я сама не блистала красноречием. Принц демонстративно отказался участвовать в этом балагане, и мы, словно два неразумных ребенка, размахивая руками и срываясь на крик, пытались объясниться жестами. В конце концов, казалось, нам это удалось. Принц, расплывшись в довольной улыбке, что-то быстро пролопотал на своем родном наречии и за пару минут уладил вопрос оплаты. Мы двинулись дальше.
Я пылала от стыда, ненавидела принца и злилась на собственную беспомощность. Пройдя еще одну лавку, заваленную совершенно непонятными мне вещами, я вдруг увидела храм. Две дороги, словно объятия, окружали его, и, казалось, войти можно было с любой из трех сторон. Колонны поддерживали навес из прозрачного, бледно-голубого камня, за которым в тени угадывались открытые двери. На пороге, прислонившись к колоннам и стенам, сидели эльфы и люди. Кто-то беседовал, кто-то дремал, а кто-то и вовсе трапезничал. Над основной частью храма возвышалась трапециевидная конструкция, венчавшаяся, очевидно, хрустальным навершием, инкрустированным золотом. Она искрилась всеми цветами радуги, источая ощущение неземной святости.
Принц повел меня к храму, и, пройдя немного вдоль правой стороны, мы наткнулись на узкую тропинку, уходящую в густую зелень деревьев. Алешка бесцеремонно подтолкнул меня туда, молча приглашая исследовать незнакомое место, и сунул в руку пару монет. Отказываться не было смысла. Пройдя всего метров пятнадцать, я уловила знакомый, родной запах свежего мяса. В конце тропинки обнаружилась еще одна лавочка. За прилавком никого не было, как и посетителей. Не было видно и товара, но запах не обманывал. Заглянув за пустую витрину, я приподняла шторку, отделявшую внутреннюю часть повозки от торгового места. В полумраке и прохладе спала женщина, примерно моей комплекции, в белом чепце и простом сером платье до пят.
— Простите, — попыталась я ее разбудить.
— Ааааа! — завопила она, схватилась за сердце и начала тереть глаза.
Она что-то спросила, но языка я не знала. Лишь покачала головой и демонстративно облизала губы, показывая ей монетки. Она засуетилась, начала что-то бормотать себе под нос. Наконец, повернувшись ко мне, она протянула кусок сырого мяса, завернутый в грубую ткань. Я понюхала его, улыбнулась и тут же помрачнела. Кухни у меня не было. Я и так жила как бедная родственница, непонятно почему пригретая королевской семьей.
— Подожди, — вдруг произнесла женщина на знакомом мне языке и, забрав кусок сырого мяса, достала откуда-то кусок колбасы. Уже надрезанный. В этом же свертке был и хлеб, и что-то отдаленно напоминающее сыр.
Я протянула ей монетки, забирая заветный ломоть колбасы. Едва надкусив, я расплакалась. Не то чтобы эта колбаса была верхом кулинарного искусства — скорее, прессованное вареное мясо, без солинки, без искры специй, отдаленно напоминающее баранину. Но после почти месяца безликих подобий еды, она казалась даром небес, вкусом надежды. Женщина, заметив мою реакцию, нарезала толстый ломоть хлеба и налила в кружку рубиновый морс. Затем, наполнив и свою кружку, она принялась за немудреный бутерброд с колбасой и сыром.
Тиша — так ее звали — тоже с трудом изъяснялась на эльфийском, и наш скромный полдник прошел в почти полном молчании. Когда я, счастливая,