Маленькая темпераментная стерва. Послушная. Правильная. Прекрасная.
Мне даже немного жаль, что мы не поиграли в кошки-мышки подольше. Сумела бы она вытерпеть, если бы заботливый профессор, подаривший ей путевку в жизнь, обратился мной в момент ее слабости? Когда она уже привыкла бы к нему? Может быть. Но мы никогда уже об этом не узнаем.
В жизни моей дорогой Ванды есть только кошмар. Кошмар по имени Рид Эллиот.
Глава 4. Кошки-мышки
Муза
Нет. Дыхание сбивается, полы халата развеваются за спиной, а сердце бьется в груди со скоростью и мощью отбойного молотка. На лбу выступил холодный пот, и волосы то и дело липнут к коже. Кто увидит меня сейчас – сочтет за растрепанное и до смерти перепуганное привидение. Как там говорят? В каждом старом замке обитают призраки, так почему бы мне не быть одним из них? Только я вовсе не собиралась умирать, пусть и подобралась к смерти непозволительно близко.
Я сворачиваю к парадным дверям второго жилого корпуса и пулей вылетаю на улицу. Понятия не имею, сколько сейчас времени и наступил ли уже комендантский час, но мне, честно говоря, глубоко насрать. Пусть меня поймают, пусть исключат из академии спустя пару недель обучения – так будет даже лучше, не желаю еще раз запутаться в отвратительно-липких сетях очередного паука.
В памяти всплывает пристальный и полный нездорового желания, даже жестокости взгляд профессора Эллиота. Горящие зеленые глаза и спадающие на лицо светлые волосы, делающие его похожим на оскалившегося перед броском хищника. И плевать, что пауки не скалятся. У этого просто нет жвал, чтобы угрожающе ими клацать, поэтому он клацнул меня зубами. Я невольно касаюсь саднящей губы кончиками пальцев и вздрагиваю всем телом. Тогда, стоя в его комнате, я не могла толком пошевелиться и убежать в ту же секунду, когда он произнес слово «муза».
Меня будто парализовало страхом и воспоминаниями о доме. И о том, что случилось с отчимом в день моего выпускного. Если профессор – боже, могу ли я так его называть? – способен столь жестоко расправиться с человеком, а потом написывать мне, словно так и надо, то что еще он может? Да он, черт побери, регулярно убивает девушек в Лос-Анджелесе! Чем я от них отличаюсь? Стоит хоть слово поперек сказать, двинуться не так, как ему хочется, и мне конец. А потом меня найдут такой же, как и остальных, – с перерезанной глоткой и полным ртом поганых бабочек. Боже.
Лучше бы я как следует поцапалась с Тейлором и никогда, никогда, никогда не встречалась с Ридом Эллиотом в его комнате. Не слышала его вкрадчивый шепот и не чувствовала, как по коже бегут мурашки – страха и извращенной, странной благодарности. Он ведь и впрямь меня спас, помог выйти в люди. Только ради чего? Чтобы убить одним темным вечером?
Остановившись посреди внутреннего двора и облокотившись на высокий фонарный столб, я глубоко вдыхаю свежий вечерний воздух. Даже не думай подыгрывать ему, Ванда, ты прекрасно знаешь, чем все закончится. Им нужно одно и то же – неважно, твоему поганому отчиму или слетевшему с катушек убийце, который притворяется преподавателем в Белморе. Все хотят от тебя только одного – твое тело. Сломанное, бесполезное, угловатое. Понимаешь?
О да, прекрасно понимаю, а потому запахиваю халат посильнее, натягиваю воротник пижамы чуть ли не до носа и бегом бросаюсь к дверям студенческого общежития. Но если он захочет, то заявится и сюда. Найдет меня в нашей с Микаэлой комнате, в любой аудитории, на аллее или даже у пруда, где я еще ни разу ни была. Рид знает академию как свои пять пальцев, раз работает здесь уже не первый год. Он – Тварь, о которой вечно шепчутся студенты, настоящее чудовище. И теперь это не кажется преувеличением или глупой шуткой.
Теперь мне совсем не до шуток.
Но общежитие живет своей обычной жизнью: в холле пусто, только начищенный паркет поскрипывает под ногами, а на втором этаже, неподалеку от лестницы, стоят несколько незнакомых старшекурсниц. Та, что повыше, кивает на меня и тихо посмеивается, а вторая качает головой и тянет подругу подальше, в сторону комнат. Скатертью дорога, боже мой.
Впрочем, выгляжу я наверняка паршиво – так, словно то ли подралась с кем-то, то ли покувыркалась. Отличная же у меня будет репутация в академии. Если я решусь остаться здесь хотя бы до конца семестра, а не исчезну завтра же.
Но он знает, где я жила. Наверняка он знает обо мне все.
– Ты где была? – с порога налетает на меня Микаэла, стоит только зайти в комнату. На ее кровати валяется с десяток блокнотов и криво стоит на подушке открытый ноутбук. – А что с лицом? Ванда, я же отправила тебя в медкабинет не для того, чтобы ты губу разбила. Хотя ладно, на удар не похоже. Давай-ка, выкладывай, что ты там делала и где бродила. А?
В потоке слов я различаю лишь парочку и молча прохожу к зеркалу, чтобы взглянуть, насколько все плохо. Рана на губе до неприличия характерная и до сих пор кровит – не хватает только пары засосов на шее и таблички «шлюха». Повезло, что я не попалась Генри на глаза, тогда его россказни про то, как я заработала на обучение в академии, стали бы куда ярче.
Еще и на подбородке следы крови. Черт.
– Не хочу об этом говорить. – Я качаю головой и отворачиваюсь от зеркала, лишь бы не видеть растрепанных волос и уродливую серебристую прядь у лица. Как бы рядом еще одна не появилась. – Но медсестра сказала, что со мной все в порядке.
– Тогда ей пора купить очки, – скептически хмыкает Микаэла и вскидывает густые брови. – Ты же выглядишь еще хуже, чем когда с занятий вернулась!
– Спасибо.
– Серьезно! Кто тебя так напугал? Кто-нибудь доставал? Или это у Генри опять шило в задницу врезалось и он решил показать, кто на курсе староста? Так не обращай внимания, у его старшего брата такая же проблема – они просто конченые. Я как-то разложила на них карты, так судьба сказала, что они никогда не поумнеют.
Боже, насколько проще было бы жить с угрюмой соседкой, которой нет до меня никакого дела. Или такой же яркой, как Микаэла, только безразличной – точно как мать, для нее-то не существовало никакой Ванды и ее проблем, только идеальная дочь, которую она