– Нет, спасибо. Я хотела бы отчислиться, и чем быстрее, тем лучше, – говорю я с легким нажимом, нахмурив густые брови. – Желательно в течение недели.
– Я ведь уже сказала, это возможно только после первого семестра. И указано в твоем договоре, дорогая.
– И ничего с этим сделать нельзя?
– Нельзя.
Говорить с ней – все равно что общаться со стеной, и я обреченно вздыхаю, прежде чем развернуться и двинуться обратно, с трудом переставляя вмиг отяжелевшие ноги. Мимо проплывают украшенные замысловатой резьбой стены, картины в расписных рамах, но я не обращаю на них никакого внимания. Сегодня у меня нет желания любоваться красотой Белмора.
Вот и провалился мой гениальный план. Кто, интересно, составлял договор, тоже Рид? Продумал все до мелочей, да? И решил, что после первого семестра я уже не смогу отчислиться по собственному желанию.
Потому что буду мертва. Или что-нибудь похуже. Вдоль позвоночника пробегает волна холода, и мне кажется, будто я чувствую спиной чей-то взгляд, но, обернувшись, снова вижу лишь пустой коридор.
Но я знаю, что он следит за мной. Даже сейчас.
Муза
Утро в академии Белмор всегда начинается с одного и того же: подняться с постели, заправить ее, надеть форму и спуститься в столовую на завтрак. Опоздаю – останусь голодной до обеда, а то и до ужина, если сильно не повезет. Только это не единственная моя проблема.
Застегивая мелкие пуговицы на светлой блузке и поглядывая на себя в зеркало, я нервно покусываю губы. Под глазами залегли синяки, волосы забраны в ленивый хвост, а бант под воротником повязан криво и далеко не так симпатично, как у других студенток. Но хуже всего, конечно, глаза. Кажется, будто в этой жизни я повидала не только некоторое дерьмо, но и пару раз спустилась в чистилище и вернулась оттуда, потому что черти выставили меня вон.
И не то чтобы я преувеличивала.
Мой смартфон уже покоится глубоко на дне сумки, но я ведь и так знаю, что в уведомлениях висит несколько непрочитанных сообщений. Знаю, кто их отправил и зачем. Не знаю только одного – чего он на самом деле от меня хочет. Боже, если вдруг ты за мной присматриваешь, заставь его отвлечься и забыть обо мне.
Я закидываю сумку на плечо и выхожу из комнаты, чтобы успеть перехватить за завтраком хотя бы тост. Только голос совести никак не хочет униматься: стоит Риду отвлечься, как погибнет кто-то еще. Этого мне хочется? Скинуть свои проблемы на плечи бедной девушки, которая не отделается парой сообщений и чудесным спасением? Черт побери, даже думать не хочу об этом как о чем-то «чудесном».
У него не все дома, он убил человека просто потому что… Ладно, этот ублюдок заслуживал смерти, просто не такой. Не от рук сумасшедшего, с чего-то возомнившего меня своей музой. Музой, черт бы его побрал!
В столовой стоит гомон: студенты переговариваются между собой, постукивают по тарелкам столовые приборы, шумят стаканы о широкие столешницы. Помещение это такое же претенциозное и отделанное под старину, как и многие другие: высокие арочные потолки, колонны и деревянные панели. На полу паркет с замысловатым узором. Не хватает только красочных фресок под потолком, и сидели бы мы один в один в каком-нибудь итальянском соборе времен эпохи Ренессанса.
– Вы только посмотрите, – присвистывает с другого конца помещения Генри Тейлор. Сидит за одним из столов с дружками – здоровенным лбом с рыжей гривой и неприметным блондином, больше похожим на чудом ставшую человеком крысу. – Изволили почтить нас своим присутствием, Ваше Величество?
Он смеется, и его смеху вторят не только подпевалы, но и добрая половина столовой. Кто-то из ребят прыскает себе под нос и утыкается в тарелку, несколько девушек со старших курсов смотрят на меня с явным неодобрением, смешанным со снисхождением. Интересно, скольким из них повезло получить грант в академии? Подозреваю, что никому.
Но дело вовсе не в этом. Дело в чертовом Генри Тейлоре, который решил, что не успокоится, пока не испортит мне жизнь. Правильно, не против Рида – простите, профессора Эллиота – же ему выступать. Кишка тонка, да и местом в академии рисковать наверняка не хочет.
– Не обращай внимания. – Микаэла подходит ко мне и опускает ладонь на плечо. – Пойдем, я тебе место заняла.
– Тоже хочешь набиться в любимчики к Твари, Холт? – смеется Генри еще громче. – Устроите уютный тройничок в его кабинете?
– А ты переживаешь, что тебя он никогда не трахнет, или что? – спрашиваю я куда громче, чем планировала. Голос дрожит, а внутри все обрывается и ухает вниз – я буквально чувствую, как меня потряхивает, а слабость разливается от кончиков пальцев до макушки.
Прекрасно знаю, что пара дерзких фраз – вот и все, на что меня хватит. Слабая Ванда не умеет с боем бросаться на хищников и давать отпор, не может держаться дольше нескольких секунд. И я, как бы ни хотела обратного, до сих пор та самая слабая Ванда. Брошенная. Преданная. Сжавшаяся в углу и ждущая, когда все наконец закончится.
Но Генри хватает и пары фраз. С его лица мгновенно сползает противная ухмылочка, губы кривятся от злости, а брови едва не сходятся на переносице. Старшекурсники, стоящие с подносами у раздачи, посмеиваются уже над ним и кивают на его дружков. Только старшекурсницы – наверняка среди них есть и та самая Джессика, о которой рассказывала Микаэла, – смотрят на меня с неприязнью и осуждением.
Я никогда об этом не просила, ясно?! Но сил произнести эти слова у меня уже нет. Стоит бросить хоть одно лишнее, и моя жизнь оборвется быстрее, чем я успею сказать «это вышло случайно». Впрочем, ребята скорее поверят Генри и решат, что я действительно спала с Ридом ради гранта в академии, чем мне – профессор Эллиот та еще тварь, но точно не убийца. Не сталкер. Не сумасшедший.
Телефон в сумке вибрирует. Черт.
– Не нарывайся, Уильямс, – произносит Генри мрачно и снова утыкается в тарелку.
Когда вокруг полно народу, он не такой смелый, как в пустом коридоре, но я чувствую, что наша перепалка мне еще аукнется. И в следующий раз рядом не будет Рида с горящим взглядом или вечно доброй и готовой помочь Микаэлы. Только я и мои страхи, с каждым днем проступающие все сильнее, словно я и не запирала их на замок после смерти отчима.
Даже не глядя, что взяла на завтрак на раздаче, я сажусь за один столик с Микаэлой и лениво ковыряюсь вилкой в