От одной этой мысли у юноши скрутило живот.
Они миновали крофт отца Торина, Грэма Тамерлейна, брата лэрда. Джек заметил, что двор зарос кустарником, а домик выглядел уныло. Входная дверь была опутана паутиной, по каменным стенам вились виноградные лозы, и Джек задумался, жив ли еще отец Торина или уже скончался. И тут он вспомнил, что Грэм Тамерлейн к старости стал затворником и редко покидал свой крофт, даже на праздники, когда вся восточная часть острова Каденция собиралась в замке.
– Твой отец?.. – неуверенно начал Джек.
– Вполне здоров, – ответил Торин, но его голос был тверд, словно он не хотел говорить о своем отце. Словно запущенность крофта Грэма Тамерлейна была в порядке вещей.
Они продолжили путь. Дорога то поднималась, то опускалась, повторяя рельеф холмов, зазеленевших после весенних гроз. Наперстянка буйно цвела на солнце, танцуя с ветром, а скворцы парили и заливались трелями на фоне низкой полосы облаков. Вдалеке утренний туман начал рассеиваться, открывая вид на океан, бесконечно голубой и залитый светом.
Джек впитывал эту красоту, но оставался настороже. Ему не нравилось, что остров заставлял его чувствовать себя живым и целостным, как будто юноша был частью Каденции, в то время как Джек хотел оставаться сторонним наблюдателем.
Он снова подумал о своих уроках. О своих студентах. Некоторые из них даже плакали, когда узнали новость, что Джеку придется уехать на все лето. Другие, напротив, испытывали облегчение, ведь Джек был одним из самых суровых ассистентов. Если уж кто-то шел к нему в обучение, юноша хотел быть уверен, что каждый из его студентов освоит навык по-настоящему.
Мысли Джека по-прежнему были сосредоточены на Большой земле, когда они с Торином добрались до Слоуна. Городок остался таким же, каким Джек его помнил. Дорога, выложенная гладкой брусчаткой, петляла среди строений. Дома со стенами из камня и самана и тростниковыми крышами жались друг к другу. Над кузницами поднимался дым, рынок бурлил. А в сердце города располагался замок, окруженный темными каменными стенами, украшенными знаменами. Полотна с гербом клана Тамерлейн реяли на ветру.
– Думаю, кое-кто здесь рад видеть тебя, Джек, – сказал Торин.
Застигнутый врасплох этим заявлением, Джек начал обращать на внимание на окружающих.
Люди замечали его, когда он проходил мимо. Старые рыбаки, сидевшие под навесом и чинившие свои сети узловатыми руками. Пекари, несшие корзины с теплыми лепешками. Молочницы, проходившие мимо с покачивающимися ведрами. Юноши с деревянными мечами, девушки с книгами и колчанами стрел. Кузнецы, поглядывавшие на него в перерывах между ударами по наковальням.
Джек не замедлил шага, и никто не посмел его остановить, но больше всего он не ожидал увидеть их восторг и улыбки, когда они смотрели ему вслед.
– Понятия не имею почему, – сухо ответил он Торину.
В детстве его недолюбливали и плохо обращались с ним из-за его происхождения. Если Мирин посылала его в город за хлебом, пекарь давал ему подгоревшую лепешку. Если она просила его выторговать на рынке новую пару сапог, сапожник отдавал ему подержанную пару с потертыми кожаными ремешками, которые могли порваться еще до того, как растает снег. Если Мирин давала ему серебряную монету на покупку медового пряника, ему продавали сладость, упавшую на землю.
Слово «ублюдок» звучало за спиной чаще, чем его собственное имя. Некоторые женщины на рынке с подозрением изучали лицо Джека, сравнивая его с лицами своих мужей, несмотря на то что Джек был копией своей матери, а измена была редкостью на острове Каденция.
Когда Мирин начала ткать заколдованные пледы, люди, презиравшие Джека, внезапно стали добрее, потому что никто не мог сравниться с ней в мастерстве. Его мать внезапно узнала их самые темные секреты, в то время как ее собственные тайны оставались нераскрытыми.
Но к тому времени Джек уже носил в своей душе каждую обиду, как синяк. Он провоцировал драки в школе, разбивал окна камнями, отказывался торговаться с некоторыми горожанами, когда Мирин отправляла его на рынок.
Теперь ему было странно видеть ту радость, с которой его встречали, будто клан только и ждал, когда он вернется домой бардом.
– Здесь я тебя и оставлю, Джек, – сказал Торин, когда они вошли во двор замка. – Но, полагаю, мы скоро увидимся?
Джек кивнул, заметно нервничая.
– Еще раз спасибо за завтрак и одежду. Верну, как только смогу.
Торин отмахнулся и повел лошадь в конюшню. Стражники впустили Джека в замок.
Зал был пустынным и тихим – местом, где собираются призраки. Густые тени лежали под стропилами и в углах. Единственный луч света проникал сквозь арочные окна, отбрасывая на пол яркие квадраты. Столы были покрыты пылью, скамьи задвинуты под них, очаг – холодный, очищенный от золы.
Джек вспомнил, что они с Мирин каждое полнолуние приходили сюда на пир и слушали, как Лорна Тамерлейн, Бард Востока и жена лэрда, играет на арфе и поет. Раз в месяц в этом зале было оживленно; члены клана собирались вместе, чтобы пообщаться после трудового дня.
«Традиция, должно быть, прервалась с ее неожиданной смертью пять лет назад, – с грустью подумал Джек. – И на острове не было барда, чтобы занять ее место и сохранить песни и легенды клана».
Он прошел через весь зал к ступеням помоста, не заметив, что лэрд уже стоит там и наблюдает за его приближением. Огромный гобелен с изображениями лун, оленей и гор покрывал стену великолепными красками и замысловатыми деталями. Аластер казался вплетенным в этот гобелен, пока не пошевелился, застав Джека врасплох.
– Джек Тамерлейн, – поприветствовал его лэрд. – Я не поверил утреннему ветру, но должен признаться, что очень рад тебя видеть.
Джек покорно опустился на колено.
В последний раз он видел лэрда накануне своего отъезда. Аластер стоял рядом с ним на берегу, положив руку на плечо Джека, когда тот готовился сесть в лодку, чтобы переправиться на материк. Джек не хотел показаться напуганным в присутствии своего лэрда. Аластер был великим человеком, внушительным как внешне, так и по характеру, хотя и умевшим улыбаться и смеяться. И потому Джек сел в лодку, сдерживая слезы, пока остров не исчез, растворившись в ночном небе.
Теперь Джека встречал не тот человек.
Аластер Тамерлейн был бледным и изможденным; одежда свободно висела на его худощавой фигуре. Его волосы, некогда темные, как вороново крыло, были растрепаны и приобрели тусклый серый оттенок, а глаза утратили свой блеск, несмотря на то, что