– Контузия, видать, – с пониманием заметил Федорин. – Только что ж ты, Титов, за рюмку берёшься, ежели тебе настолько нельзя? Неглупый вроде мужик, не пропащий, не пьяница.
– Да я обычно потому и не пью вовсе, а тут два глотка всего сделал, – тяжело вздохнул тот. – Не ожидал, что оно даже по такой малости будет, сглупил. Но кто же знал, что он тут…
– А тут я сам порой едва сдерживаюсь, чтобы этого не приголубить, – неожиданно признался Машков. – Это неправильно, и проблемы будут, да только… Уважаю, поручик. Давно пора бы ему рожу поправить.
– Натан Ильич, – тихонько подала голос Брамс. – Может, вы меня уже отпустите?
Только теперь поручик заметил, что всё это время не только обнимал Аэлиту за плечи, но даже рассеянно поглаживал между лопатками.
– Простите, Аэлита Львовна, – смутился Титов, поспешно отдёргивая руки. – И спасибо вам большое, не дали взять грех на душу.
– Теперь я догадываюсь, за каким бесом тебя в наши края понесло, – со смешком заметил Шерепа. – Чую, вот тоже так не сдержался. Точно?
– Почти, – не стал спорить Натан и со смешком добавил: – Боюсь, как бы теперь ещё дальше не пришлось ехать.
В этот момент, словно издеваясь, задребезжал телефон. Не просто предчувствуя – зная точно, кто это, поручик снял трубку сам. И совсем не удивился, услышав голос секретаря Чиркова, просящий Титова немедля к полицмейстеру.
– Пойдём, – кивнул ему Федорин, как раз закончивший с бровью пострадавшего вѣщевика.
– Нет нужды…
– Пойдём, пойдём, не болтай, – махнул на него сыскарь, подхватил под локоть и повёл к двери. Словно знал, что у того нет никаких сил сопротивляться, спорить и вообще хоть самую малость живо реагировать на любые проявления окружающего мира.
Глава 10. Дом на углу
Когда за уходящими поручиками закрылась дверь, все как будто разом оттаяли и встряхнулись. Шерочка с Машерочкой понимающе переглянулись, и Шерепа долил из штофа ещё, а Чогошвили негромко спросил:
– А что это вообще было-то?
– Сдаётся мне, поручик наш не при штабе служил, вот что, – усмехнулся Владимир Семёнович.
– Почему? Что его, штабного контузить не могло?
– Не ведут себя так штабные, – отмахнулся Машков.
– Ка-акой мужчина! Лев! Нет, тигр! – томно протянула Элеонора, выпуская клуб папиросного дыма. – Алечка, будь умницей, не смей меня разочаровывать!
Михельсон единственная всё это время сохраняла спокойствие. С одинаковой невозмутимостью и хладнокровием она взирала и на избиение Валентинова, и на попытки унять разбушевавшегося Титова, и на последующие разговоры. Сидела на своём месте, сквозь дым наблюдая за мужчинами, словно это было некое театральное представление, а Михельсон выступала в роли критика.
– Это как? – озадачилась Брамс.
– Ай, да не бери в голову, – отмахнулась Элеонора, и Аэлита в ответ только рассеянно повела плечами.
А вѣщевичка пребывала в глубокой задумчивости ещё со вчерашнего дня, если точнее – с того мгновения, как ей вдруг очень захотелось поцеловать Титова. В благодарность, конечно, тоже, но больше – просто так, потому что благодарить ей доводилось и прежде, а вот целовать малознакомых мужчин – нет. А тут… не удержалась. Потому что глаза у него тёплые, с искорками, потому что всё больше кажется похожим на Алтына – тоже сильный, но терпеливый и добрый, который если и обидит, то не со зла.
Да Титов ей и ночью сегодня приснился, отчего сон был беспокойным и смутным. Подробностей вѣщевичка не помнила; только взгляд, весёлый и ласковый, с каким он вчера называл Брамс необычной и замечательной.
Наперерез обезумевшему мужчине она бросилась совсем не из желания совершить подвиг – про эту свою мечту она вообще вспомнила только теперь, – а в сумасбродной и необоснованной уверенности, что уж её-то он точно не тронет.
Не тронул, но Аэлита запоздало испугалась.
– Владимир Маркович, так что, вы думаете, с Титовым? – тихо спросила Брамс, потому что мужчины отвлеклись на какие-то свои дела и воспоминания.
– Федорин полагает, что это контузия, и я не вижу смысла с ним спорить, – пожал плечами Машков.
– А что это? – полюбопытствовала Аэлита, весьма далёкая от медицины. Слово она прежде слышала, но никогда не вдавалась в подробности.
– Травма такая, при которой мозг повреждается. Часто на войне случается, от ударной волны артиллерийского снаряда, например, – пояснил мужчина. – По-разному, порой человек вообще нормально жить неспособен, а порой выздоравливает, но последствия сказываются ещё долгие годы. Может быть, что человек вроде бы и нормальный, а вдруг раз – и срывает резьбу. Алкоголь вот часто провоцирует, видать, и у Титова так же. А тут ещё, думаю, сыграл роль определённый настрой, день, да и Валентинов слишком… своеобразен.
– У Натана Ильича могут быть из-за этого проблемы? – уточнила Аэлита.
– Будут, скорее всего, но не думаю, что серьёзные, – ответил Машков. – С ним же Васька пошёл, а Федорина Чирков крепко уважает. К тому же он сам знает, что Валентинов за фрукт, как-нибудь уладит.
– Пойду я тоже с дядюшкой поговорю, – решила Брамс, поднимаясь с места. Понимающих взглядов и улыбок, таящихся в уголках губ присутствующих, вѣщевичка не заметила.
К кабинету полицмейстера она, однако, шла не торопясь, сосредоточенно раздумывая о последних происшествиях и собственных переживаниях.
Всё чаще она чувствовала себя спокойно и уютно, когда поручик находился рядом. Это было неожиданно, очень сложно и непонятно, но вместе с тем – легко и странно естественно. Как радоваться хорошей погоде, как уплетать мамины плюшки или ехать на «Буцефале» с такой скоростью, что захватывало дух. Обыкновенные, каждодневные, не имеющие большой и великой цели жизненные удовольствия. Брамс пыталась понять, как к этому чувству стоит относиться.
Однако ничего путного не надумала и в конце концов просто плюнула на эти размышления. Ну нравится и нравится, и бог с ним! Неприятностей Титову она не желала и надеялась уговорить Чиркова смягчиться, если тот всерьёз рассердился на петроградца за рукоприкладство.
– …меня правильно, что это не метод! – Вѣщевичка, приоткрыв дверь (секретарь прекрасно знал Брамс и потому не препятствовал), услышала недовольный голос полицмейстера. – Ну и ответили бы словами, или дуэль, в самом деле, тоже выход, но вот так – нехорошо, Натан Ильич. Поймите меня правильно, вы же старше по званию, начальник, должны же как-то пример подавать!
Аэлита понимала, что подслушивать нехорошо и стоило бы известить мужчин о своём присутствии, но любопытство взяло верх.
– Человек, презирающий чужие подвиги и пренебрежительно относящийся к героям своей земли, не имеет чести. А тех, кто не имеет чести, не вызывают на дуэль, им просто бьют