А ещё Натан сердился на себя. За все эти мысли, за беспорядок в голове; за то, что большую часть его внимания занимает изящная ладошка, лежащая на сгибе его руки, и тёплое плечо, касающееся локтя; за то, что в голову постоянно лезут неуместные детали, например, какие у Аэлиты необычные, яркие глаза, и как приятно её обнимать, и…
Вот на это всё Титов и злился. На то, что вместо мыслей о деле, которое принимало всё более крутой оборот, его голова занята хорошенькой вѣщевичкой.
И вообще, не Натан ли по осени проклинал весь женский род скопом и убеждал себя, что от чувств к этим сосудам греха одни расстройства и разочарования, полностью уверенный, что впредь не только не женится, но даже ухаживать за женщинами не станет? Конечно, чего спьяну да в расстроенных чувствах не решишь, да и равнять Брамс со всеми прочими знакомствами неуместно, но… Но неужели он всерьёз готов увлечься этой барышней? Или уже это сделал?
Да чёрт побери, дело не в вѣщевичке, она очаровательная особа. Но как же не вовремя! По городу гуляет маньяк, убиты две женщины, а он в облаках витает!
За время пути к знакомому подъезду Титов с горем пополам избавился от этих мыслей, твёрдо решив крепко обдумать собственное чересчур нежное отношение к вѣщевичке вечером, в спокойной обстановке, когда будет на то время. И пока Брамс устраивалась на «Буцефале», поручик предусмотрительно отводил взгляд, чтобы мысли не свернули опять в прежнюю колею.
А когда они добрались до места происшествия, сосредоточиться на служебных обязанностях было уже не так трудно.
На разговор соседи «нехорошего дома» шли охотно и щедро потчевали Титова байками и страшилками, в которых мелькало это строение. Одни уверяли, что жила там чуть ли не Баба-яга, другие – будто собирались на шабаш всяческие сатанинские отродья. Третьи заверяли, что в доме замуровали злющего слепого старика – не то живым, не то уже мёртвым – не то тогдашние соседи, не то дальние родственники. Все сходились в одном: ночами оттуда порой слышались леденящие душу стоны, и вообще будто бы пропадали кошки, собаки и даже люди, в частности некий «хромой Матвей». Правда, одна из соседок припомнила, что последний просто с перепоя околел в сугробе под Крещение, и ей Натан был склонен верить больше других.
Про визиты Наваловой, увы, тоже никто не мог сказать: вроде и была какая-то, но одна и та же и та ли самая, никто внятно не ответил.
Титов в конце опроса пришёл к выводу, что появление женщины действительно видели, а вот как она уходила – не заметил никто. Это хорошо сочеталось с версией о том, что Навалова просто проходила через брошенный дом, чтобы замести следы, но никак не вязалось со взрывом. А отделить тот от истории с Наваловой не получалось: Титов попросту не представлял, кому ещё могла понадобиться эта бомба. Тем более заложили её всяко не десять лет назад, когда умер последний хозяин.
Брамс всё это время отвлекала на себя часть внимания поручика, но уже совершенно в ином ключе: её странное поведение всё больше беспокоило мужчину. Например, когда одна пожилая особа из числа соседок устроила вѣщевичке настоящий выговор по поводу её наружности и непристойного внешнего вида, сетуя на нравы нынешней молодёжи, Титов внутренне похолодел, пытаясь осторожно отвлечь разговорчивую даму: меньше всего ему нужен был скандал. Но рассеянная Аэлита пропустила мимо ушей всё до последнего слова, и поручик совершенно встревожился.
Однако разговор опять пришлось отложить на потом: Титову пришла в голову удачная идея, а в срочном спасении Брамс не нуждалась.
Оставив в покое взрослых, поручик переключился на детей, и этот ход оказался верным. За двадцать минут и несколько мелких монет он получил гораздо больше полезных сведений, чем за минувшие до этого полтора часа. Разумеется, мальчишки не могли пропустить столь интересный и овеянный легендами дом и лазали в него почти все. Кто вправду, кто наврал – тут уже не разберёшь, но страшилок они рассказывали на удивление меньше взрослых.
С их слов получалось, что это обычный старый дом, ветхий и заброшенный, и никаких запертых покойников там нет. Кое-кто уверял, что слышал стоны и видел призрака у печки, кто-то якобы встречался с ним во дворе, но и только. Главное, ещё неделю назад никакой бомбы там не было, а после этого…
С одним из пострелят случилось странное. Он на спор, как и прочие, полез в дом третьего дня вечером, но не сумел открыть дверь, словно её держали с той стороны. Бился-бился, да и плюнул на это дело, обсказав ожидавшим сверстникам всё как есть. Те поначалу обозвали неудачника трусом и посмеялись. Но потом всей гурьбой отправились проверять и с изумлением обнаружили, что дверь, прежде открытая, действительно не подаётся. Причём они клялись и божились, что замок давно заржавел и запереть его никто не мог.
Верить этому или нет, Титов так и не определился, но смахнул со лба испарину, мысленно перекрестившись и отметив, что Бог бережёт детей. Хотя дверь держал в любом случае не он. Ребята застали бомбиста, который закладывал заряд? Или тот приладил какой-нибудь хитрый вѣщевой засов, который не всякий способен открыть?
От развалин дома Титов направился в Федорку. Спасибо старику Иванову, в список вошло не только сорок три фамилии, но и описание, частью весьма подробное, – кажется, профессор нашёл уместным привести все сведения, имевшиеся у него об этих людях. Брамс при руководителе малость ожила, даже в разговоре участвовала, и у поручика отлегло от сердца.
Но серьёзный разговор с вѣщевичкой вновь пришлось отложить, на этот раз – чтобы вернуться в Департамент в надежде застать на рабочем месте Элеонору. Перед обедом Титов просил делопроизводительницу выяснить, кто владел ныне взорванным домом, а теперь планировал озадачить Михельсон списком Иванова, чтобы она добавила к профессорским заметкам то, что имелось у полиции.
Как и ожидалось, утреннее задание Элеонора выполнила, хотя никакой пользы следствию это не принесло: последним хозяином был одинокий старик, учитель истории Богданов, который умер больше