Людмила Викторовна ещё некоторое время упорствовала и сомневалась, но Титов её в итоге уговорил, дав слово офицера, что станет беречь Аэлиту как зеницу ока. Обещать подобное было нетрудно, куда труднее было сохранять спокойствие и сдерживаться на протяжении всей сцены. Слишком хотелось прямо высказать всё, что он думал об этой женщине с её интригами.
Вѣщевичка в разговоре не участвовала, только поглядывала на родителей и поручика и напряжённо прислушивалась, ожидая итога.
Лев Селиванович тоже не вмешивался, заметно тяготясь нервной атмосферой, и, когда спор кое-как разрешился, с явным облегчением покинул прихожую, в которой под светом небольшой люстры с одинокой слабой лампочкой происходила вся эта «баталия». Сыскари остались вдвоём.
– Аэлита Львовна, может, теперь нет смысла куда-то уезжать? – осторожно предложил Титов. – Ваша матушка, кажется, не намерена больше чинить препятствия службе.
– Нет, я всё решила, – насупилась Брамс. – Это она сейчас, при вас, согласная, а потом – не поручусь. И вообще, одной лучше, ни перед кем отчитываться не надо.
– Одной не лучше, – уверенно возразил Натан. – Родители вас любят, не нужно судить их столь строго. Да, они люди и могут ошибиться, даже обидеть ненароком, но неужели одна их ошибка заслуживает такой разительной перемены? Дайте матери шанс. Люди не вечны, и мы не знаем, как жизнь повернётся, и завтра может стать поздно мириться. Я прошу, поговорите с ней хотя бы теперь, когда она успокоилась и приняла ваш выбор. Не дело это, чтобы чужой человек промеж вас вестовым служил.
Несколько секунд Аэлита помолчала, а потом подняла на поручика грустный, потерянный взгляд и пробормотала неуверенно:
– Но что же мне делать? Что сказать?
Натан от такого вопроса стушевался. Пожав плечами, неуверенно предложил:
– Может быть, просто сказать, что вы её любите? И благодарны за заботу, но хотите жить своим умом. Это сложно, но если не пробовать, то и не научишься ничему. Нельзя выучиться плавать, не входя в воду… – проговорил он и сам поморщился от того, насколько по-книжному, нелепо всё это прозвучало. – Забудьте, я говорю глупости. Просто будьте искренни, мне кажется, сейчас она вас выслушает. А я, с вашего позволения, лучше подожду снаружи, хорошо?
Аэлита кивнула и, проводив поручика взглядом, некоторое время неподвижно простояла на месте. На звук двери выглянул отец и чуть улыбнулся, обнаружив дочь в одиночестве:
– Ты чего застыла? А куда Натан Ильич делся?
– Задумалась, – вздохнула вѣщевичка. – А Титов вышел, сказал, будет снаружи ждать.
– Ну так и чего ты стоишь? Беги вещи собирать, нехорошо человека мурыжить. Потом расскажешь, как устроилась.
Он подошёл, поцеловал дочь в макушку и преспокойно удалился обратно в комнату.
Короткий разговор с отцом сильно приободрил Аэлиту, она, прекратив топтаться на одном месте, двинулась в кухню.
Людмила Викторовна сидела у окна, глядя в темнеющее стекло. Аэлита помялась на пороге, не зная, как начать. Хорошо Титову говорить – «быть искренней»! Вѣщевичка сейчас особенно искренна: стоит истуканом.
– Мама! – окликнула она наконец. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: – Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.
Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.
– Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!
Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно угадала с тактикой: совместно занявшись пустяковым, но приятным делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её с каждой минутой приобретали всё более светлый оттенок.
Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.
– К чему это? – растерялась женщина.
– На всякий случай, – чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.
Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против ещё одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс попыталась высказаться, что ей никто не указ, но Натан, во избежание новой ссоры, убедил Проклову, что родители поставлены в известность и побега не было. Женщина на том успокоилась и, прихватив с собой Аэлиту и оставив поручика кипятить воду, отправилась прибираться. Брамс строила недовольные рожи, но отказаться помочь старому человеку не позволила совесть.
С уборкой общими усилиями управились быстро, да и было её немного – пыль протереть да вынести кое-какой хлам в сарай, для чего вновь ангажировали грубую силу в лице Титова. Тот стремился заняться письмами и дневниками покойницы, но стоически терпел: в конце концов, именно он навязал Прокловой такое вот развлечение.
После уборки обитатели дома собрались в большой комнате за чаем, и посиделки оказались по-семейному уютными. Марфа Ивановна вязала цветастый половичок из старых, негодных тряпок, разрезанных на полосы, Титов добрался до улик, а Брамс, которая всё равно не могла помочь с письмами, занялась своей докторской работой, к которой не притрагивалась уже с неделю или того больше.
Просидели в тишине с полтора часа, до ночи, а там Проклова, поворчав для порядка на не желающую угомониться молодёжь, принялась собираться ко сну. Правда, и шагу ступить из комнаты не успела, как в дверь громко постучали.
– Кого ещё на ночь глядя принесло? – удивилась она.
– Давайте я открою, – предложил Титов, аккуратно складывая письма, но хозяйка только махнула на него рукой.
– Да сиди уж, подорвался! Небось соседке чего понадобилось, – решила старушка и шмыгнула в сени.
Говорили негромко и недолго, и Натан, чутко прислушиваясь на предмет неприятностей, разобрал только, что поздний гость – мужчина. А после в комнату вернулась хозяйка и сообщила с искренним удивлением:
– Это к тебе, касатик. Парень молодой, видный. В дом проходить наотрез отказался, – развела руками Проклова.
– Говорил же, надо мне идти, – усмехнулся Титов, совершенно уверенный, что беспокоят его по делам службы.
Однако выйдя на крыльцо, с искренним изумлением обнаружил там не городового и не кого-нибудь из служащих уголовного сыска, а лишь единожды виденного магистра-математика из Федорки. В неярком свете фонарей рассмотреть внимательно не получалось, но поручик всё равно узнал.
– Добрый вечер, – не скрывая растерянности, поздоровался Натан, прикрывая входную дверь, и спустился с низкого крыльца. – Чем могу быть полезен? Что-то случилось? – предположил он.
Единственным, на взгляд Титова, разумным объяснением такого визита являлось щекотливое дело, лежащее в компетенции полиции, которое молодой человек не решился доверить случайному городовому и потому явился к единственному знакомому сыскарю.
Угадал Титов только в одном: дело и впрямь оказалось щекотливым.
– Я хочу поговорить с вами об Аэлите, – твёрдо заявил молодой человек. Рослый, плечистый, он был крупнее