Меджаджев Руслан Яхъяевич росту был богатырского, не меньше трёх аршин, сложение имел могучее и, несмотря на гладковыбритое лицо, действительно был чёрен: глаза, буйные смоляные кудри, даже кожа смуглая. Одет неброско, почти небрежно – простые тёмные штаны, стоптанные сапоги да кое-как подпоясанная рубаха навыпуск с завёрнутыми до локтя рукавами. Кулаки пудовые, под стать прочей наружности.
– Не громыхай, с тобой из полиции хотят поговорить, – спокойно, с видом ко всему привычного человека ответил майор. – Садись.
– Да я эту вашу полицию… – зарычал вѣщевик и явно хотел завернуть оборот покрепче, но тут заметил Брамс. Русаков хорошо знал своего подопечного: при виде девушки Меджаджев притих. В кроткого ягнёнка не превратился, но малость сдулся, сбавил тон и закончил почти мирно: – В глаза бы не видел и времени на неё не тратил.
– А придётся, – проговорил Титов. – Садитесь.
– Я вас оставлю на некоторое время. Без меня прошу кабинет не покидать, – проявил тактичность Русаков.
Вѣщевик проводил хозяина кабинета взглядом, покривился, но опустился на тяжело скрипнувший стул напротив поручика. Тот представил Аэлиту, назвался сам, в это время успел достать всё нужное из планшета, включая блокнот для записей и чернильную ручку – когда-то очень дорогую, а сейчас потёртую и непрезентабельную. Подарок сестры к началу новой работы и заодно жизни, который с тех пор служил верой и правдой наряду с наганом, сделавшись чем-то вроде оберега.
– Руслан Яхъяевич, в каких отношениях вы состояли с Акулиной Матвеевной Горбач, урождённой Мартыновой? – сразу начал с главного Натан.
– Да ты вконец озверел, меня про женщину… – зарокотал вѣщевик, поднимаясь с места.
– Сядьте! – коротко рявкнул поручик, не меняя позы и спокойно глядя снизу вверх на грозно нависающего Меджаджева. – Эту женщину третьего дня убили, – холодно, ровно добавил он. – Как и двух других до неё. Как могут найти сегодня ещё кого-то, потому что минуло два дня, а именно такое время разделяет прежние жертвы. Вы пока ещё свидетель, но, похоже, очень желаете перейти в разряд подозреваемых. Если не прекратите истерику, я вынужден буду задержать вас за оскорбление служащего уголовного сыска при исполнении. А теперь, может быть, мы продолжим разговор здесь?
За время этой короткой речи он достал из небольшой стопки документов по делу, которые возил с собой, фотокарточки и аккуратно, неторопливо, одну за одной выложил их на стол перед вѣщевиком – чёрно-белые покойницы на фоне декораций морга. Мельком отметил, что надо бы завести практику возить фотографа на место происшествия.
– Как это – убили? – проговорил растерянно Меджаджев, медленно опускаясь обратно на стул. В руках он держал фотографию Акулины, с которой всё это время не сводил взгляда. – Я не знал… Кто это сделал?!
– Руслан Яхъяевич, вы можете разговаривать спокойно? – задумчиво поинтересовался Натан. – Если бы я знал ответ на этот вопрос, меня бы здесь не было. Ну так что? Какие отношения связывали вас с Горбач?
– Близкие, – тяжело вздохнул он. – Я хотел на ней жениться.
– А как же её муж? Вы ведь вместе работаете? – продолжил Титов.
– Да Горбачу на неё плевать, – поморщился вѣщевик. – Был бы ещё муж, а она для него как дорогая картина на стене – для положения и статуса. Почти убедил развестись…
– Она была беременна, около месяца. Это мог быть ваш ребёнок?
Беречь нервы нынешнего собеседника поручик не стремился, это не больная старая женщина. К тому же, пусть это его и не красило, Натан был предвзят: он очень не любил вот таких агрессивно-несдержанных людей, которые рычат на всех по поводу и без. И ладно бы они разговаривали сейчас один на один, но присутствие Аэлиты, с явным опасением поглядывающей на шумного вѣщевика, лишало поручика всякой снисходительности.
Меджаджев от этого известия разом посерел и осунулся, и Титова запоздало кольнула совесть.
– Видать, мой и был, – уронил вѣщевик, отложил фотографию, аккуратно разгладил смятый уголок. Скользнул равнодушным взглядом по остальным. – Это всё?
– Это только начало, – возразил Натан. – Где вы были четырнадцатого, шестнадцатого и восемнадцатого вечером, после шести?
– Да как ты… – начал, вновь зверея, подниматься со стула Меджаджев.
– Хватит! – рявкнул Титов, зло саданув ладонью по столу и резко поднявшись, так что Брамс рядом аж подпрыгнула от неожиданности. – Ещё раз позволите себе повысить голос, и разговор мы продолжим в камере! – процедил он, упираясь кулаком здоровой руки в стол – от резкого движения бедро прострелило болью, и хорошо, что успел опереться, а то бы знатно загремел на потеху вѣщевику. – Повторяю свой вопрос, – проговорил, дождавшись, когда угрюмый собеседник сядет обратно. – Где вы находились в указанных числах текущего месяца?
Предупреждению Меджаджев наконец-то внял, поэтому дальше разговор пошёл хоть и в напряжённой обстановке, но уже не на повышенных тонах. С алиби у него оказалось плохо: во время убийств вѣщевик находился дома. В момент первого и второго – с Горбач, которая уже ничего не могла подтвердить, а во время третьего – и вовсе один.
– Как же так получилось? Вы ведь встречались с ней в этот день, около пяти вечера.
– Хорошо ищете, но не там, – проворчал Руслан. – Хотя… я тоже отчасти виноват в случившемся…
– Поясните.
– Не надо было её отпускать, – вздохнул Меджаджев. – Мы… немного поспорили. Я давно убеждал Кулю прекратить это всё и расстаться с мужем, она сомневалась и откладывала. А тогда я заявил, что коль боится говорить – то приеду и заберу её и с Горбачом объяснюсь. Куля сказала, что ей нужно подумать, отказалась, чтобы я её провожал, и ушла. Обещала дать ответ через пару дней. Это было около семи, она взяла извозчика, и я посчитал, что она будет в безопасности, и не стал провожать.
– Не припомните, как выглядел извозчик? Где вы расстались? – спросил Титов, не заостряя внимания на чрезвычайной неубедительности ответов собеседника.
– Извозчик как извозчик. Простой мужик, двуколка потёртая, лошадь обыкновенная, гнедая. Какой Куля адрес назвала – я не слыхал, но, видать, не домой поехала…
Поручик задокументировал всё сказанное, точное место, где девушка села в экипаж, описание её одежды. Потом Титов расспросил вѣщевика о работе, и на вопросы тот отвечал крайне неохотно, односложно, совсем не с таким пылом, как Горбач.
Аккуратно расспросив о родных и причинах, по которым Меджаджев до сих пор холост, выяснил, что из родственников осталась только сестра, у которой давно своя семья. Жена была, но умерла родами пятнадцать лет назад, и ребёнка тоже спасти не удалось. Титову стало совсем уж