– Здравствуйте, Сергей Михайлович, – поприветствовал Натан введённого конвоем арестованного, жестом приглашая того сесть. – Как вы себя чувствуете?
Горбач на стул сел, но на приветствие не ответил. Смерил взглядом Брамс, потом Титова, брезгливо поджал губы и отвернулся, уставившись в стену.
Ожидаемо.
– Следствию ясно, как и с чьей помощью вы убили Навалову Аглаю, Дёмину Елену и Горбач Акулину, имеются достаточные доказательства, которых хватит для вынесения приговора. Но у меня остался один вопрос: зачем это всё? Не сочтите за труд, удовлетворите любопытство! Сотрудничество не смягчит приговора, но облегчить душу, говорят, перед смертью полезно, – попросил он ровно. Выждал несколько секунд и, предсказуемо не увидев отклика, продолжил уже другим тоном – вкрадчиво, словно бы задумчиво: – А ещё ведь я вас на ночь отпустить могу…
Горбач перевёл на следователя удивлённый взгляд, и Титов в душе порадовался даже столь незначительному оживлению. Для суда отсутствие видимого мотива не было решающим, доказательств и без того хватало, но поручику хотелось видеть всю картину.
– Проводить на то место, где мы встретились, и подождать до утра, – спокойно продолжил поручик. И по тому, как мертвенно побледнел Горбач, понял, что ход сделал верный. – Мне разницы никакой – что так дело закрою, что за гибелью подозреваемого при задержании.
– Я расскажу, не надо к ним! – поспешил заверить вѣщевик. – Спрашивайте.
– Начнём сначала. За кем шпионила Навалова и чем вам не угодила?
Оказалось, что на проститутку Диана Смит вышла в поисках человека, способного передать нужные чертежи. К её сожалению, слишком хорошая заводская защита не пропускала внутрь даже навьев, причём устроена была столь хитро, что пролезть фомора не могла даже через подвал, её бы всё равно обнаружили. Навалова являлась слабым местом Горбача: тот регулярно посещал проститутку уже с полгода. Фоморе понадобилось совсем немного времени на выяснение характера вѣщевика и поиски болевой точки, на которую можно было надавить и получить необходимый результат.
Точка, к разочарованию Титова, оказалась той самой, банальной: деньги и тщеславие, только тщеславие не инженера-вѣщевика, а наследника старого дворянского рода. Горбач, как оказалось, с детства таил обиду и на отца, который во время земельной реформы не сумел удержать поместья, и заодно на царя, пожелавшего раздать «исконную собственность рода» черни. Тот факт, что никто у Горбачей ничего не отнимал, просто отец проигрался в карты в пух и прах и всё продал, чтобы вернуть долги, Сергеем Михайловичем во внимание не принимался.
Фомора умело сыграла на этих амбициях мужчины, посулила ему золотые горы и гектары земли на территории Австралии – последней оставшейся британской колонии. Поскольку вѣщевик так и не сумел внятно ответить, какова же ценность тех земель, похоже, принципиален для него был сам факт владения.
Изначально вѣщевик не планировал никого убивать, но Акулина Горбач случайно нашла у мужа документы, которые тот намеревался передать Диане Смит. Женщина сообразила, что пахнет история весьма дурно, но, на беду, не пошла сразу в Охранку, а, привыкшая считать мужа пусть не самым подходящим ей, но хорошим человеком, поговорила с ним. Чем подписала смертный приговор себе, а заодно двум посторонним женщинам: убей Горбач сразу свою жену, и подозрение первым делом пало бы на него.
Те документы, которые нашла Акулина, были не основной целью фоморы, но – полезным задатком, поэтому ставить всё предприятие под удар Диана Смит не рискнула и помогла информатору в решении проблемы. Единственным пригодным способом посчитали убийство, а для этого нужно было придумать, как запутать следствие и подсунуть козла отпущения. Неизвестно, до чего бы они додумались, но фомора, следившая за Акулиной, прознала об адюльтере.
Столкнувшись с бывшим приятелем, Горбач вспомнил давнишнюю историю с дурачком. План сложился – одно к одному. И способ, подходящий маньяку, и буйный нрав Меджаджева, и его отношения с Акулиной.
Швея Дёмина подвернулась случайно и поплатилась жизнью только за знакомство с Меджаджевым и сходный тип внешности.
Взаимное недоверие сообщников привело к тому, что каждый хотел свалить убийства на другого, и в результате повязаны оказались оба: с Наваловой от начала до конца расправился Горбач, а вот двух других жертв глушила и топила фомора, привозившая чуть живых женщин для совершения «ритуала» в условленное место поблизости от «Взлёта». В итоге вѣщевик не мог соскочить, поскольку уже многое передал сообщнице, а та – потому что Горбач дураком не был и самые нужные документы отдавать не спешил, искать же иные источники у неё не оставалось времени.
Главным, за чем фомора охотилась, были чертежи проекта реактивного двигателя, переданные вѣщевиком в последний момент, уже после заключения Меджаджева под стражу, когда Горбач решил, что план полностью удался. Выходило, что Титову чертовски повезло: микрофильмы он перехватил буквально чудом.
Нашлось место в этой истории и старику Богданову, хозяину взорванного дома. С ним Горбач познакомился ещё в молодости, сошёлся на почве любви к краеведению. Одинокий старик привязался к молодому приятелю, считал его своим учеником и незадолго до смерти посвятил в тайну подземных коридоров. Правда, хитрый старик не доверился ему полностью и дверь показал ту, которая находилась в особняке самого вѣщевика. О том, что такой же проход имелся у Богданова в подвале, Горбач узнал совсем недавно, когда уже составил знакомство с Дианой Смит и увяз в этой грязной истории. Как фомора обнаружила эти ходы, он точно не знал, но по некоторым недомолвкам пришёл к выводу, что у неё на родине были такие же, и она даже полагала, что коридоры связаны в единую сеть.
На этом вопросы как будто иссякли, и Натан умолк, перебирая в голове факты и детали и прикидывая, не забыл ли что-нибудь.
– Погоди, я не поняла, – вдруг подала голос Брамс, которая выглядела до крайности растерянной и озадаченной. – Получается, всё вот это – три убитых женщины, предательство пусть бывшего, но друга и государственная измена – просто потому, что его отец продулся в карты и не оставил сыну большого наследства?! Но ведь на «Взлёте» такое жалованье! Куда столько?!
– Наследство тут, пожалуй, ни при чём, – медленно проговорил Титов, разглядывая вновь впавшего в прострацию и словно бы не слышащего их Горбача. – Есть такой сорт людей, которые полагают себя выше прочих. Их жизнь и интересы, по их мнению, превыше всех иных, а окружающие люди и уж тем более такие эфемерные понятия, как честь и верность, не имеют