Ее трепет манил его продолжать, смелее касаться этого прекрасного лица, заходить в дерзких ласках все дальше. Лянь Сун нежно поцеловал ее брови, затем перешел к глазам, к переносице. Его ладонь плотно прижималась к ее маленьким изящным лопаткам, поглаживая и сжимая. Изначально он хотел ее успокоить, но чем дальше, тем больше в его движениях проступала тень необузданной порочной страсти.
Третий принц с трудом сдерживался, становясь все более напористым – в поцелуях, в прикосновениях. Но когда его губы попытались приблизиться к ее губам, он почувствовал, как девушку всю трясет, а ее плечи и все тело постепенно деревенеют под ним. Он остановился, тяжело дыша. И услышал ее дыхание – тихое, едва уловимое. Лянь Сун приблизился к ее уху и хрипло попытался успокоить:
– Не бойся.
Но это не помогло, она задрожала еще сильнее.
Он немного отодвинулся от нее. И в этот момент наконец снова увидел ее глаза. В этих глазах, затуманенных влагой, не было ни удивления, ни растерянности – один всепоглощающий страх.
Его будто окатило ледяной водой. Третий принц застыл, а через мгновение очнулся и осознал, что делает. Когда он снял печать с ее голоса, то услышал, как она, словно маленький перепуганный зверек, робко и отчаянно пыталась до него достучаться:
– Братец Лянь, ты, наверное, перепутал? Это я, А-Юй.
Она сама придумала для него оправдание.
Лянь Сун отпустил ее. Прежде чем в нем поднялось привычное раздражение, его сердце выстудило ощущением полной опустошенности. Его срыв, его ласка, его несдержанность – ей это все несло лишь боль, лишь страх. Она никогда ничего не понимала, совершенно ничего.
Прошло много времени, прежде чем он смог бесстрастно сказать:
– А-Юй.
Перепуганная, она все еще лежала на кровати, пытаясь отдышаться, и, только услышав, как он позвал ее по имени, наконец облегченно вздохнула.
– Да, это я, А-Юй, – сказала княжна с остатками пережитого страха в голосе, а затем, помолчав, поспешно добавила: – Я знаю, что братец Лянь просто перепутал. Я не сержусь на тебя.
Как же его в этот момент взбесила ее извечная уверенность в собственной правоте! Однако слова «Я не перепутал» застряли у него в горле.
Что произойдет, если он скажет это? Как она это воспримет? И что будет делать он сам? Третий принц всегда считал себя умным, но сейчас не мог найти решения этой задачи. Поэтому после долгого молчания он лишь бесцветно произнес:
– Цзи Минфэн был прав. Впредь не заходи поздно ночью в покои к мужчине, это опасно.
Чэн Юй уже полностью успокоилась, села рядом с ним и, нахмурившись, попыталась объяснить:
– Я никогда и не заходила ночью в покои к другим мужчинам, и я бы никогда этого не сделала. Я просто хотела позаботиться о братце Ляне, поэтому…
Глядя на переливающийся серебряный свет за окном, он прервал ее:
– Я тоже опасен, понимаешь?
Княжна нахмурилась еще сильнее.
– Не понимаю, – сказала она, глядя на него с безграничным доверием в глазах. – Третий братец Лянь никогда не причинит мне вреда. Ты тот человек, который точно никогда не сделает мне больно.
Он наконец повернулся к ней:
– Я только что…
Она уверенно его перебила:
– Это потому, что ты перепутал. Ты не знал, что это я.
В жизни третьего принца редко случались моменты противоречий, но Чэн Юй всегда вызывала в нем внутреннюю борьбу. Например, только что он не знал, отпустить ее или нет. Или сейчас – он не понимал, радоваться ли ее доверию или раздражаться из-за того, что она так ему доверяет. Он мог лишь холодно приказать ей:
– Впредь даже в мою комнату не входи.
Девушка сразу же выпрямилась и спросила:
– Почему?
Лянь Сун знал, что она обязательно спросит – в этом была она вся. Но этот словесный поток легко оборвать, не нужно даже объяснять причины. Он всегда знал, как с ней справляться.
– Никаких «почему». Нельзя, и все.
Она удрученно опустила голову и, как и ожидалось, отступила:
– Хорошо, раз нельзя, значит, нельзя. Но…
Мужчина не дал ей закончить, решительно выпроваживая:
– Можешь идти.
Княжна немного замешкалась, прежде чем встать с кровати, затем надела туфли и подошла к окну. После обернулась и обеспокоенно спросила:
– Братец Лянь, с тобой все в порядке? Тебе правда не нужно выпить чашку имбирного чая?
– Не нужно, – отрезал он, не глядя на нее.
Только когда принц услышал, как она выпрыгнула из окна, то снова вернулся к нему взглядом. С уходом Чэн Юй мерцающее сияние за окном будто потускнело. Казалось, это уставшие светлячки едва светят во тьме.
На комнату опустилась тишина.
Все произошедшее напоминало сон. Красивый сон о любви.
И только после того, как девушка ушла, к Лянь Суну вернулась способность мыслить.
Он не знал, что такое любовь. Не знал, откуда она берется и почему она возникла у него к Чэн Юй. Он мог лишь сделать выводы, что если это и есть любовь, то она была ошибкой с самого начала.
Проблема состояла не в Чэн Юй, не в том, что она видела в нем только старшего брата, не в ее чистоте и наивности. Вина лежала на нем. С того момента, как в генерале зародились чувства к ней, все пошло не так. Он был богом, а она – смертной. Их любовь не принесла бы ничего хорошего ни ей, ни ему. Третий принц должен был понять это еще до того, как она влезла в его окно. Но он упустил это из виду.
А теперь вдруг вспомнил, что это и было самым важным.
Внезапно он вспомнил ее шутливый вопрос, который Чэн Юй когда-то задала ему: «Неужели, если бы сегодня императрица-бабушка снова даровала брак, ты, третий братец, изменил бы мнение и женился на мне?»
Тогда Лянь Сун застыл, потому что никогда не задумывался о женитьбе. Как бог он еще не достиг возраста, когда нужно было бы рассматривать такой вопрос.
Но сейчас, когда он впервые серьезно задумался о слове «жениться», испытал лишь смятение и разочарование.
Даже если он полюбил Чэн Юй, лучше ему здесь и остановиться.
Потому что третий принц не мог жениться на смертной.
Потому что он никогда не смог бы жениться на смертной.
Он всегда злился из-за ее наивности и несообразительности, и порой его накрывало настолько, что он даже хотел спросить: а не Чжу Цзинь ли вырастил ее такой дурашкой? Но теперь Лянь Сун не мог не признать: очень хорошо, что Чжу Цзинь воспитал Чэн Юй именно такой. Она никогда не испытывала к