Но иногда Тянь Бу думала, что равнодушие Верховного владыки к мелочам суетного мира ничего не значит – с учетом того, сколько лет он прожил. Зато молодой третий принц, который в своей отстраненности ничем не уступал древнему богу, определенно заслуживал внимания – вероятно, потому, что его высочество имел все задатки для того, чтобы стать самым совершенным богом во всем мире.
Взять к примеру, его братьев, досточтимых молодых богов, которые были примерно того же возраста, что и он. У первого принца имелось желание – во всем превзойти младших братьев; у второго принца тоже имелось желание, и оно, пожалуй, было несколько возвышеннее – совершить беспримерный подвиг, закрепив главенствующее положение Небесного клана среди всех четырех морей и восьми пустошей. А что же третий принц?.. Возле него красавицы сменялись одна за другой, что выставляло его небожителем более чем свободных нравов, и казалось, что его желания очевидны, однако для его высочества все в этом мире было пусто. Его сердце ничего не желало.
Прежде Тянь Бу не понимала, что значит «пустота», пока однажды не услышала, как за чаем и игрой в вэйци о ней зашел разговор Верховного владыки с третьим принцем. Их рассуждения были высоки и глубоки, Тянь Бу не могла их осмыслить. Поскольку Лянь Сун всегда приветствовал желание окружавших его девушек проникнуть в таинство учения, она после некоторых раздумий, не приведших ни к какому вразумительного итогу, все же дерзнула обратиться к его высочеству.
Тянь Бу помнила, что в то время третьего принца сопровождала младшая дочь водного владыки И Шуя богиня Хэ Хуэй. На Небесах ходили упорные слухи о том, что Лянь Суну, должно быть, очень пришлась по душе эта дева, потому что она находилась подле него уже более четырех месяцев.
На покрытой тысячами белых облаков вершине Юньшань, что над Восточным морем, кричали олени и журавли. Прекрасная и ликом, и манерами богиня Хэ Хуэй сидела у десятитысячелетней сосны и медленно пощипывала струны семиструнного циня, изредка бросая на третьего принца полные обожания взгляды.
Его высочество сидел чуть в стороне, рисуя портрет богини Хэ Хуэй. Услышав вопрос о том, что есть пустота, он даже не остановил кисть. Голос его звучал немного прохладно:
– Все в мире имеет свой прилив и отлив, начало и конец, и нет ничего неизменного: ни сущностей, ни вещей, ни чувств, – все непостоянно и поэтому уходит в небытие. Из небытия рождаются бытие, из ничто рождается нечто. Однако в этом приливе и отливе, начале и конце нет ничего, что можно было бы удержать и что можно было бы сделать неизменным. Вот что есть пустота.
Тянь Бу все еще не совсем понимала. Глядя на красивую богиню невдалеке, она прошептала:
– Значит, и этот миг для вашего высочества пуст? Разве пустота не безрадостна? Неужели даже этот момент вас не трогает?
Третий принц обмакнул кисть в тушь и безразлично ответил:
– Пустота безрадостна? – Он улыбнулся краем губ. В его улыбке появился намек на скуку. – Пустота не безрадостна, – сказал он, – а бесплодна.
Тянь Бу навсегда запомнила те слова его высочества. Он смотрел на богиню редкой красоты, под его кистью рождалось творение удивительного очарования, и это была картина, в которую, казалось, вложили саму душу, что по меньшей мере говорило о большой способности третьего принца к восприятию красоты и тонкости ее передачи. Но при этом на лице его высочества отражалась такая скука, которую ничто в мире не способно было развеять.
Вот почему Тянь Бу всегда смешили слухи о том, как страстно третий принц был влюблен в Чан И, раз уж пожертвовал ради ее спасения половиной совершенствования.
Сердце его высочества тронула не Чан И, а ее слепая любовь к Сан Цзи, не изменившаяся за более чем семьсот лет.
Возможно, в непостоянстве этого мира третий принц всегда чувствовал сосущее одиночество. Он никогда не видел ничего «непустого». А неизменная любовь Чан И к Сан Цзи заставила его ощутить, что, может быть, все же существует нечто «непустое», и это чувство Лянь Сун оценил очень высоко.
Он пожертвовал половиной собственного совершенствования, чтобы спасти Чан И лишь потому, что живая Чан И могла доказать: нечто «непустое» действительно существует.
Дорога бессмертных уходит в бесконечность. На ней не будет садов и плодов.
Лянь Сун давно постиг эту истину, но, похоже, ему совсем не нравился подобный порядок вещей. Поэтому, когда его высочество сказал, что Чан И была для него особенной, он не солгал, однако это вовсе не значило, что он любил ее.
Голову начало припекать взошедшее солнце, на улицах нарастал шум. Таков был мир людей.
Тянь Бу посмотрела на печальную девушку. Она и правда очень походила на Чан И, особенно сейчас, когда выражение ее лица было совсем как у богини, которая забивалась куда подальше, страдая по Сан Цзи.
Но теперь она никак не могла его вспомнить.
Мгновение назад она спрашивала, что думал третий принц о Чан И и что думал он о ней. Кто бы мог подумать, что, возродившись в мире смертных, она проникнется чувствами к третьему принцу?
Тянь Бу снова вздохнула.
Привязанность Яньлань к его высочеству не приведет ни к чему хорошему.
В мире смертных действительно имелись городские сказки, повествующие о таких вот случаях, когда выдающийся бог, страдая самыми разными способами, спускался в мир смертных, чтобы отыскать потерянную в прошлой жизни возлюбленную, не забывая, разумеется, при этом страдать еще более изощренным образом. Такая постановка, пожалуй, могла выжать слезы из каких-нибудь чувствительных молодых девиц. Но в конце концов, сказки оставались сказками.
Потому что владыка Лянь, третий принц Девяти небесных сфер и молодой повелитель четырех морей, никогда не был богом, совершающим безумства во имя любви.
Глава 5
С тех пор как Чэн Юй покинула Пинъань и отсутствовала больше года, «Десяти доу золота», команде квартала Кайюань по игре в цуцзюй, казалось, что они утратили духовного главу. Даже по мячу ударить им было не по силам. О каких состязаниях могла идти речь? Так что они почти не появлялись на каких-либо крупных столичных играх.
Сборная квартала Аньлэ, тысячелетиями прозябавшая на втором месте, наконец смогла