И вот, спустя десять дней с легкой руки этого неумолимого, словно злой рок, господина «одинокие и непревзойденные» таки нашли поражение. «Десять доу золота» разгромили их в пух и прах.
Под припекающим голову солнцем при взгляде на счет 15:3 глаза удалых героев-победителей наполнились горячими слезами; при взгляде на молодого господина Юя, который чуть наклонил голову и небрежно утер пот краем верхнего одеяния, глаза многочисленных зрительниц наполнились таким жаром, что им можно было бы расплавить чугун и медь; при взгляде на молодого господина Юя, покорившего сердца всех девушек столицы разом и по отдельности, этого непобедимого бога цуцзюя…
Который теперь сидел в лекарской лавке своего хорошего друга Ли Мучжоу и деловито пересчитывал завоеванные денежки, скорбно вздыхая и жалуясь:
– Ну каким же потом и кровью дались мне эти бумажки, а!..
Ли Мучжоу кивнул.
– Никто не верил, что вы забьете им даже десять голов. К счастью, я человек смелый, поставил на тебя. Теперь выигрыша хватит на то, чтобы три месяца бесплатно принимать больных.
Чэн Юй, с головой ушедшая в подсчеты, наконец оторвалась от своего занятия и, вытянув из пересчитанного три листа бумажных денег, подвинула все остальное другу:
– Вот, тут хватит на то, чтобы бесплатно принимать больных целый год.
Ли Мучжоу недоуменно поинтересовался:
– Тебе ж вроде не хватало денег, нет?
Княжна бережно сложила бумаги таким образом, чтобы они приняли вид аккуратного и красивого квадратика тофу, убрала их в подвесной кошель и, похлопав по нему, утерла пот со лба.
– Не беда, я быстро зарабатываю деньги. Этого мне хватит на первое время.
Услышав звук приближающихся к лавке шагов, Чэн Юй хлопнулась на пол и спросила у Ли Мучжоу одними побелевшими губами:
– Откуда здесь Чжу Цзинь? Он узнал, что я просила тебя сделать ставку? – Все так же не смея подняться, она поползла прятаться во вторую комнату: – Мне конец. Он меня прибьет.
Ли Мучжоу тоже растерялся, однако быстро взял себя в руки и заверил:
– Я тебя не выдам, не волнуйся.
Быстро засунув деньги за пазуху, он споро затолкал Чэн Юй под кровать для больных, несильно пнул ее по неосторожно высунутым конечностями, а сам оправил полы одежд и чинно уселся на край кровати, попутно извлекая откуда-то книгу.
Зал Человеколюбия и покоя представлял из себя лавку с внутренним двориком, соединенные небольшим проходом, на входе в который была обустроена комнатушка, где обычно отдыхали тяжелобольные, отчего ее закрывала только темная занавесь.
Перед этой-то занавеской Чжу Цзинь и постоял, затем постучал в дверную раму и вошел. Ли Мучжоу сделал вид, что целиком поглощен книгой.
В комнатушке имелось еще два деревянных табурета, однако Чжу Цзинь отчего-то решил тоже присесть на край кровати. Чэн Юй, затаившаяся под ней, почти что уткнулась в его сапоги носом. Руки у нее дрожали.
Чжу Цзинь с явной теплотой в голосе произнес:
– Я зашел посмотреть, как там заживает твоя рана.
Чэн Юй припомнила, как когда-то она возвращалась домой ночью и случайно упала в реку. Когда ее, полуживую, выловили, голос Чжу Цзиня звучал и вполовину не так заботливо. Ее разобрало любопытство: как же тяжело должен был пострадать Сяо-Ли?
Пока она металась в сомнениях, Ли Мучжоу переспросил, очевидно, сам порядком озадаченный:
– Рана? Какая такая рана?
Послышался шорох, как если бы Чжу Цзинь поддернул рукав Ли Мучжоу.
– Разве ты не поранился, когда вчера резал ингредиенты для снадобий?
На указательном пальце левой руки Ли Мучжоу обнаружилась ранка. Ранка, которую и не заметишь, если не знать, куда смотреть.
Чэн Юй онемела.
Чжу Цзинь обеспокоенно спросил:
– Неужели останется шрам?
Княжна холодно ответила про себя вместо друга: «Да, ужас-то какой».
Сам Ли Мучжоу, похоже, вообще не задумывался, останется ли шрам или нет. Он беззаботно ответил:
– Без разницы.
Тон Чжу Цзиня потяжелел:
– Как бы то ни было, не берись пока за тяжелую работу, не забывай наносить мазь. – Он добавил: – Я уже порезал ингредиенты, которые ты собирался измельчить, так что не надо больше напрягаться, бегая туда-сюда по двору.
Видно, осознав, что самому работать не придется, Ли Мучжоу издал радостный клич.
Они еще немного поболтали о лекарственных растениях, которые Ли Мучжоу у себя выращивал, и, только когда скрючившаяся под кроватью Чэн Юй подумала, что больше никогда не сможет двинуть и пальцем, Чжу Цзинь ушел.
Ли Мучжоу тут же вытащил ее.
– Мне кажется, что Чжу Цзинь приходил не из-за тебя, – заключил он.
Чэн Юй медленно перевела на него взгляд, неспешно стряхнула с коленей пыль и со смешанными чувствами выговорила:
– Мне тоже так кажется.
Ли Мучжоу был слегка озадачен:
– Если он не искал тебя, неужели ему попросту нечем заняться? Ему настолько нечего делать, что он даже заглянул ко мне помочь с лекарствами?
Девушка присела на край кровати и некоторое время напряженно размышляла.
– Судя по твоим словам, его заботу и правда сложно объяснить. – Она выдвинула ужасное предположение: – Сяо-Ли… Ты, случаем, не смертельно болен?
Сяо-Ли вышвырнул ее из зала Человеколюбия и покоя отнюдь не человеколюбивым пинком.
Чэн Юй, в пыли с головы до ног, вылетела из лекарской лавки и, обнаружив, что уже опаздывает, стремглав бросилась к башне Вольных птиц. Однако она любила поглазеть на шумиху и, случайно заметив столпившихся вокруг чего-то людей, не удержалась и остановилась. Вдобавок ко всему сердце у нее было доброе, и стоило ей увидеть какого-то несчастного, она немедленно вытаскивала из кошеля немного денег, чтобы его облагодетельствовать. Вот так вот, когда по милости своей Чэн Юй одарила по дороге кучу народа и остановилась наконец перед башней Вольных птиц, перевернув подвесной кошель вверх дном, она с удивлением обнаружила, что в нем остался только лист бумажных денег на десять лянов.
В Пинъане имелось всего три самых больших ямы для просаживания денег; башня Вольных птиц располагалась как раз перед башней Сна небожителя и домом Драгоценных камений. Поэты говорили: «Без денег в башне воли нет» – вот это было именно что про башню Вольных птиц. В первых двух весенних домах за семь-восемь лянов серебром можно было провести с девушкой ночь, в башне же Вольных птиц этих