— Врач посмотрит, — ответил я. — Если можно вылечить, возьмём. Да и вообще в армии не только драться нужно — есть связисты, снабженцы, писари и лекари.
С края толпы раздался усталый, циничный голос — худой мальчик лет двенадцати с тёмными кругами под глазами:
— А нас будут водить к богатым извращенцам? Как в Обществе Призрения? Или здесь по-другому?
Толпа замерла. Несколько детей отвели глаза, другие сжали кулаки. Я почувствовал, как холодная ярость разливается по груди.
— Повтори, — произнёс я тихо, но так, что каждое слово прозвучало как удар.
Мальчик не дрогнул, встретив мой взгляд:
— В приюте нас водили. К богатым господам. За деньги. Говорили, что иначе не прокормят. Здесь так же будет?
Я медленно спустился со ступеней, подошёл к мальчику, присел на корточки перед ним. Посмотрел ему в глаза — усталые, потухшие глаза ребёнка, который повидал слишком много.
— Слушай меня внимательно, — сказал я, глядя не только на него, но и на всех остальных детей. — Здесь такого не будет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Тот, кто попытается причинить вам вред — любой вред, — ответит передо мной лично. И ответ будет жёстким. Это обещание. Понял?
Мальчик медленно кивнул. В его глазах мелькнуло что-то — не надежда, слишком рано для надежды, но, может быть, желание поверить.
— Если кто-то ещё знает о подобных местах — говорите. Не бойтесь. Тех, кто калечит детей, найдут и накажут. Это не пустые слова, — выдержал паузу. — Другие вопросы?
Вопросов больше не последовало.
Я кивнул Чаадаеву:
— Начинайте.
Ворота распахнулись. Толпа качнулась вперёд, но Касьян стукнул новым протезом о брусчатку:
— Стоять, сопляки! Думаете, это базар⁈Здесь армия! Выстроились в одну линию — живо! Кто полезет без очереди — получит пинка и забудет дорогу сюда! Ясно⁈ По одному! Шагом марш к столу!
Удивительно, но дети послушались. Выстроилась неровная, но всё же очередь. Первым к столу подошёл тот самый рябой парень, с вызовом глядя на Чаадаева:
— Гришка. Четырнадцать лет. Родителей нет, подохли от лихорадки.
Елисей Спиридонович невозмутимо записал:
— Фамилия?
— Нет фамилии.
— Будет Кадетский. Григорий Кадетский. Номер один. — Чаадаев поднял глаза. — К врачу. Следующий!
Процесс пошёл.
Я обернулся к одному из телохранителей:
— Гаврила, когда закончится регистрация, побеседуй с тем мальцом. Узнай всё: где, кто конкретно, имена, адреса. Каждую деталь. Потом передашь всё Крылову лично в руки, никаких посредников.
Гаврила кивнул, его лицо окаменело:
— Слушаюсь, Ваша Светлость. Своими руками удавил бы мразей!..
Дети подходили один за другим, называли имена — часто только имена, без фамилий. «Петька», «Алёшка», «Васька». Елисей Спиридонович терпеливо присваивал всем самые простые фамилии «Иванов», «Петров» и порядковые номера. Врач, приглашённый мной доктор Альбинони, быстро осматривал каждого: зубы, глаза, уши, прослушивал грудь. Больше половины детей кашляли, почти все истощены, у многих вши — всех без исключения придётся обработать. Джованни морщился, но методично отмечал годность.
— Questo è terribile, — бормотал он себе под нос по-итальянски. — Эти дети должны быть в больнице, не в армии!
— Они будут в могиле, если мы их не возьмём, Джованни, — ответил я по-русски, стоя рядом. — Здесь хотя бы выживут.
Итальянец вздохнул, но продолжил работу.
К полудню очередь не убавилась — напротив, подтянулись ещё дети. Чаадаев с удивлением доложил:
— Уже восемьсот зарегистрировано, Ваша Светлость. И это только в Владимире. Из деревень ещё не пришли.
Я кивнул. Так и думал. Сирот в княжестве тысячи. Годы войн, Гонов, болезней оставили целое поколение детей без родителей.
К вечеру первого дня набралось тысяча двести человек. Их распределили по казармам, выдали форму — простые серые штаны, портянки, рубашки, куртки, обувку. Кормили в три смены в большой трапезной, где повара варили огромные котлы каши. Дети ели жадно, молча, набивая рты до отказа. Некоторые пытались отбирать еду у товарищей, не веря, что можно просто получить добавку, многие впервые за недели или месяцы наелись досыта.
Я обошёл казармы вечером. В каждой — двадцать нар, на каждой по ребёнку. Дети сидели на койках, кто-то уже спал, укутавшись в одеяла. Многие смотрели на меня с опаской, но были и те, кто робко улыбался.
В одной из казарм ко мне подошёл тот самый мальчуган, что спрашивал про еду. Худой с огромными глазами, теперь в чистой форме, с вымытым лицом.
— Спасибо, господин князь, — прошептал он и вдруг резко поклонился. — Я буду хорошо учиться. Честно-честно.
Я присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне:
— Как тебя зовут?
— Кирилл. Кирилл Сергеев теперь, — он сжал кулачки. — Я стану солдатом. Буду защищать других детей, чтобы им не было так страшно, как мне было.
Я молча кивнул, поднимаясь:
— Тогда старайся, Кирилл Сергеев, и у тебя всё получится.
Выйдя из казармы, я остановился на плацу, глядя на освещённые окна бараков. Тысяча двести детей. Через неделю будет две тысячи, через месяц — три или больше. Какая-то часть из них не выдержит режима и уйдёт в первый год. Но те, кто останется, станут костяком новой армии. Армии, где важны не титулы, а дело.
Касьян Цаплин подошёл сбоку и негромко обратился:
— Ваша Светлость, первый день прошёл хорошо. Дети голодные до дисциплины. Они привыкли к хаосу, а тут — порядок, правила, забота. Для них это как… как спасение.
— Посмотрим, что они скажут через месяц, когда начнутся настоящие тренировки, — усмехнулся я. — Пока они просто рады, что их накормили.
— И это уже много, — тихо сказал собеседник, глядя на казармы. — Для таких детей — это всё.
Я ничего не ответил, развернувшись к выходу. Месяц на обустройство, ещё месяц на первичную подготовку. А там начнётся настоящая работа — превращение голодных оборванцев в солдат, которым можно доверить оружие на стрельбах, а в будущем и жизнь товарищей.
Владимирский Кадетский корпус начал свою работу.
Глава 13
Анфиса сидела в небольшом кабинете Угрюмской лечебницы, глядя на пустое кресло напротив. Солнечный свет пробивался сквозь занавески, падая тёплыми полосами на деревянный пол. Она нервно теребила край своей косы, ощущая, как в груди нарастает привычное напряжение перед очередной встречей.
Прохор Игнатьевич объяснил ей задачу несколько дней назад. Его голос был спокойным, но в глазах она уловила ту же уверенность, которую чувствовала всякий раз, когда он принимал важное решение.
— В Содружестве маги пытаются пробиться на ранг Магистра грубой силой, — сказал он тогда, расхаживая по кабинету. — Они запираются в усиленных камерах и накачивают себя Эссенцией до предела, надеясь, что внутренние барьеры треснут сами собой. Часть не выживает, часть сходит