— Быстро вы, Илья Григорьевич. Очень быстро.
Он отошел от стекла, прошелся по комнате. Походка уверенная, но в ней чувствовалась усталость — человек, который слишком долго держит маску.
— Я думал, вы дольше будете настаивать на своей первоначальной версии. Будете требовать новые обследования, дополнительные анализы. Бегать по кругу, как белка в колесе. Как все остальные.
Все остальные? Значит, я не первый. Интересно, сколько лекарей прошло через эту комнату? Сколько специалистов сломало зубы об эту загадку?
— Но вы сразу поняли, что ответ уже есть, — продолжил Император. — Просто его нужно найти среди того, что уже известно. Не искать новое, а правильно интерпретировать старое.
Меня словно окатило ледяной водой. Кусочки пазла встали на место с почти слышимым щелчком.
Сукин сын. Он опять со мной играет. Всю дорогу сюда в экипаже с завязанными глазами. Весь этот спектакль в подвале с отравленным охранником. И теперь это. Он знал. Он с самого начала знал, что это не БАС.
— Вы знали, — сказал я вслух. Не вопрос — констатация факта. — Вы с самого начала знали, что это не БАС.
— Конечно, знал, — Император пожал плечами. Жест был неожиданно простым, человеческим. Не императорским. — Вы думаете, я привез бы вас сюда, рискнул бы раскрыть самую охраняемую тайну Империи, если бы речь шла о банальном, пусть и редком заболевании?
— Двуногий, да он издевается! — взвизгнул Фырк на моем плече. Бурундук подпрыгивал от возмущения, его маленькие лапки сжимались в кулачки. — Водит тебя за нос, как бычка на веревочке! Как последнего лоха! Скажи этому «дяде Саше», чтоб прекращал свои царские замашки! А то я ему сейчас в тапок нагажу!
Успокойся, Фырк. Хотя соблазн действительно есть. Особенно насчет тапка.
Ррык, развалившийся в углу комнаты, лениво приоткрыл один золотистый глаз. Его призрачный хвост мерно покачивался, отсчитывая невидимый ритм.
— А чего ты хотел, лекарь? — прогудел он с философским спокойствием тысячелетнего существа. — Он Император. Его жизнь — это вечная игра, где ставка — его голова и судьба Империи. Он не доверяет никому. Даже тем, кого сам привел. Особенно тем, кого сам привел.
Призрачный лев потянулся, его полупрозрачные мышцы заиграли под золотистой шкурой. Красиво, черт возьми. Даже будучи духом, он оставался идеальным хищником.
— Он проверяет всех. Смотрит, не сломаешься ли ты, не отступишь ли. Не побежишь ли жаловаться или требовать гарантий. Он ищет не просто лекаря. Он ищет равного себе в упрямстве. В готовности идти до конца, чего бы это ни стоило.
Мудрые слова для призрачной кошки. Хотя какая к черту кошка — это же лев размером с хорошую лошадь.
Я мысленно согласился со Рыком. Император действительно вел сложную игру. Многоуровневую, многоходовую. И я был в ней не игроком, а… кем? Фигурой? Пешкой, которую двигают по доске? Или все-таки партнером?
— Так в чем же игра, Ваше Величество? — спросил я вслух, глядя ему прямо в глаза. Серые встретились с серыми. — Чего вы от меня хотите на самом деле? Подтверждения того, что уже знаете? Или опровержения?
Александр Четвертый подошел к стеклу, положил ладонь на холодную поверхность. Жест был неожиданно нежным — так трогают лицо любимого человека. Или надгробие.
— Пять лучших целителей Империи осматривали ее, — сказал он тихо. Голос изменился — исчезла императорская сталь, остался просто уставший мужчина средних лет. — Четверо, включая академика Грушевского — вы знаете это имя?
Я кивнул. Грушевский был легендой. Семьдесят лет практики, тысячи спасенных жизней, десятки революционных методик. Если Грушевский сказал «безнадежно», то так оно и было.
Обычно.
— Все четверо поставили диагноз БАС. Ювенильная форма. Самая агрессивная, самая беспощадная. Приговор, который не подлежит обжалованию.
Он помолчал, не отрывая взгляда от спящей дочери.
— Но был и пятый…
Пауза затянулась. Я не торопил — иногда молчание красноречивее любых вопросов. Дай человеку время, и он сам расскажет то, что хотел скрыть.
Старый трюк из практики в приемном покое. Молчи и жди. Рано или поздно пациент выложит то, о чем стеснялся сказать.
— Пятый целитель, — продолжил наконец Император. — Очень старый. Девяносто с лишним лет. Очень своенравный — мог послать к черту любого, включая меня. И безумно, невероятно гениальный.
Он повернулся ко мне. В серых глазах плясали тени — не от света ламп, а от внутренней борьбы.
— Он осмотрел Ксюшу всего один раз. Пробыл с ней не больше часа. Провел одно-единственное исследование, которое другие сочли… неинформативным. Бесполезной тратой времени. И поставил совершенно иной диагноз.
— Какой? — не выдержал я.
— Не скажу. Пока не скажу. Это часть проверки.
Да что ж такое! Опять эти игры! У тебя дочь умирает, а ты устраиваешь мне квест «Угадай диагноз»?
— Диагноз, который давал надежду, — продолжил Император, не замечая моего внутреннего возмущения. Или делая вид, что не замечает. — Микроскопическую, безумную, почти нереальную — но надежду. Мне нужен не подхалим, который будет кивать и соглашаться. Мне нужен тот, кто скажет правду. Даже если она неприятна.
Интересный поворот. Может, он не такой уж и мудак, каким казался?
— Вы хотите, чтобы я прошел тем же путем, — сказал я. — Без подсказок. Без наводок. И пришел к тому же выводу. Или опровергнул его.
— Да.
— Зачем? Если диагноз уже есть…
— Потому что мне нужно знать, — голос Императора стал жестким, как закаленная сталь. — Мне нужно знать, что это не ошибка старого, выжившего из ума гения. Что это не его последняя попытка прославиться перед смертью. Не бред воспаленного воображения.
Я кивнул. Все встало на свои места.
— Я принимаю вызов, Ваше Величество, — сказал я твердо. — Но мне нужен полный карт-бланш. Любые обследования, которые я сочту нужными. Доступ ко всем данным — абсолютно всем, включая личные записи того пятого целителя. И никаких ограничений. Никаких «это слишком опасно» или «это неэтично». Если вы хотите правду — дайте мне возможность ее найти.
— Вы получаете все, — Император нажал кнопку на стене. — К сожалению, мне пора. Государственные дела не ждут.
Дверь открылась. В комнату вошел пожилой мужчина.
Первое, что бросалось в глаза — идеальная выправка. Спина прямая, как струна, несмотря на возраст. Седые волосы аккуратно зачесаны назад, ни один волосок не выбивается из прически. Тонкие, старомодные усы, подстриженные с точностью до миллиметра. Темный костюм сидел безупречно.
Но главное — глаза. Умные, внимательные, все замечающие. И бесконечно печальные. Глаза человека, который видел слишком много смертей.
— Знакомьтесь, Илья Григорьевич, — сказал Император. — Филипп Самуилович Гольдман. Он… присматривает за Ксенией с самого начала ее болезни.
Старик поклонился. Движение было старомодным, из другой эпохи, но в нем чувствовалось достоинство.
— К вашим