Анна Витальевна Кобрук не была злодейкой. Но она была политиком. До мозга костей. Прагматиком, который просчитывает все расклады на три хода вперед. Стратегом, который в каждом человеке видит фигуру на большой шахматной доске.
Провинциальный лекарь, который за несколько месяцев вырос из простого адепта до Мастера. Причем не по решению Гильдии — а личным, беспрецедентным указом самого Императора. Это значило не просто талант. Это давало огромные, почти безграничные возможности.
И она что-то знала про меня. Иначе бы у нее было такой реакции.
Глава 17
Я не ответил, вопросительно посмотрев на нее.
— Не пойми меня неправильно, — начала будто бы оправдываться Кобрук, и в её голосе впервые за весь день прозвучало что-то похожее на удовлетворение. — Мне это нравится. Чертовски нравится.
Она встала из-за стола — резко, энергично, словно сбросив с плеч невидимый груз в сотню килограммов. Куда делась та разбитая, постаревшая женщина, которую я застал час назад? Передо мной снова стояла Железная Леди. Глаза горели, движения стали чёткими, хищными.
Охотник, почуявший добычу.
Вот она. Железная Леди вернулась. Адреналин — лучший стимулятор. Острая реакция на стресс сменилась фазой мобилизации.
— Ого! Смотри, двуногий! Из мокрой курицы — обратно в ястреба! — ехидно прокомментировал в моей голове Фырк. — Глазки-то как загорелись! Она уже прикидывает, как с твоей помощью будет бить по морде тех владимирских наглецов!
— Так, Разумовский, — Она уже шла к шкафу с документами, каблуки отстукивали по паркету победный марш. — Я немедленно готовлю официальный запрос во Владимирскую Гильдию. Требование о созыве расширенного консилиума по делу графине Минеевой. Основание — появление новых обстоятельств и консультация с Мастером-Целителем.
Она обернулась, и на её губах играла улыбка — острая, как скальпель.
— То есть с тобой.
Я кивнул. Но что-то не давало мне покоя. Что-то, что я заметил раньше, но отложил на потом. Что-то в её реакции на мой ранг и на подпись под указом.
План нелогичен. Её реакция скорее способ перевести тему, дать себе время подумать,.. Была в ней какая-то фальшь. Не просто удивление. Словно симптом, не вписывающийся в общую клиническую картину. А я ненавижу нестыковки.
«Это странно и пугающе, учитывая что…»
Она сказала это. Или почти сказала. И осеклась. Почему? Кобрук уже рылась в папках, бормоча что-то о форме запроса и регламенте Гильдии. Я стоял посреди кабинета, делая вид, что обдумываю детали плана.
Серебряный предупреждал меня. «Не доверяй ей. У неё своя игра». Тогда я отмахнулся.
Сейчас…
Сейчас я хотел понять, в какую именно игру она играет.
— Анна Витальевна, — сказал я негромко, как бы между прочим. — Пока вы готовите документы… Меня мучает один вопрос.
Она обернулась. Папка в руках, брови чуть приподняты.
— Да?
— Мой ранг. — Я сделал паузу. — Вы ведь были удивлены?
Что-то изменилось в её лице. Едва заметно. Как рябь на воде — была и нет. Но я заметил. Настороженность. Мгновенная, рефлекторная. И тут же — маска.
Вот оно. Микросокращение круговой мышцы глаза. Легкое напряжение жевательных мышц. Классическая реакция на неожиданный, неприятный стимул. Она готовится защищаться.
— Конечно, удивлена. — Голос стал ровным, официальным. Слишком ровным. — Внеочередное присвоение Мастера в двадцать четыре года — событие беспрецедентное. Говорит о ваших исключительных заслугах.
Она положила папку на стол. Движение было спокойным, размеренным. Слишком спокойным.
— Это всё, что вы хотели спросить?
Закрывает тему. Уходит от ответа. Интересно.
Я сделал шаг ближе. Потом ещё один. Остановился у края стола — достаточно близко, чтобы создать ощущение интимности. Личного разговора.
— Нет, — сказал я тихо. — Не всё.
Кобрук не отступила. Но я видел, как напряглись её плечи. Как чуть сузились глаза.
— Вы были удивлены не рангу, Анна Витальевна.
Пауза. Она молчала, глядя на меня в упор.
— Вы были удивлены подписи.
Её лицо осталось неподвижным. Но зрачки дрогнули. Еле заметно. На долю секунды.
Есть.
— Когда вы прочитали, что это личный указ Императора, — продолжал я ровным голосом, — вы сказали: «Это очень странно, учитывая что…» И осеклись.
Я смотрел ей прямо в глаза. Не мигая. Не отводя взгляда.
— Учитывая что, Анна Витальевна?
Тишина.
Где-то за окном проехала машина. В коридоре хлопнула дверь. Обычные звуки обычного дня. Но здесь, в прокуренном кабинете, время словно остановилось.
Кобрук замерла.
Я видел, как на её лице проступает что-то — растерянность? Испуг? Злость? Всё сразу, смешанное в один короткий миг. А потом — как дверь захлопнулась. Маска встала на место. Ледяная, непроницаемая.
Она медленно потянулась к пачке сигарет. Достала одну. Закурила. Всё это — не отрывая от меня взгляда.
Выпустила дым.
— Вам показалось, Разумовский.
Голос был ровным. Холодным. Без единой трещины.
— Я была удивлена лишь беспрецедентности самого факта. Личные указы Императора — редкость. Тем более в отношении провинциальных лекарей, — она затянулась. — Не ищите скрытых смыслов там, где их нет.
Ложь.
Пульс, я уверен, не больше восьмидесяти. Дыхание ровное. Полная мобилизация защитных механизмов. Профессионал. С такой же легкостью она могла бы сообщить о смерти пациента его родственникам. Дальше давить бессмысленно. Стена.
Я знал, что это ложь. Она знала, что я знаю. И мы оба знали, что никто из нас не скажет этого вслух.
Патовая ситуация.
— Ну что ты встал⁈ Дави её! Дожми! Она же почти раскололась! — разочарованно прошипел Фырк. — Эх, двуногий, никакой из тебя инквизитор!
Я мог бы надавить. Мог бы задать ещё вопросы. Мог бы попытаться пробить эту стену.
Но зачем?
— Тише, — мысленно ответил я бурундуку. — Это не допрос, это хирургия. Иногда нужно сделать шаг назад, чтобы остановить кровотечение. Триаж. Приоритет номер один — Шаповалов. Мое любопытство — приоритет номер три. Или четыре.
Она закрылась. Наглухо. Любая попытка продавить сейчас приведёт только к одному — она ощетинится, уйдёт в глухую оборону. И наш хрупкий союз, который сейчас жизненно необходим для спасения Шаповалова, треснет.
А Игорь Степанович сидит в камере. Ждёт.
Я сделал шаг назад. Разорвал напряжение. Позволил воздуху между нами снова стать просто воздухом.
— Хорошо, — сказал я, и мой голос стал деловым, нейтральным. — Вы правы. Сейчас это не имеет значения, — пауза. — Сейчас имеет значение только Игорь Степанович.
Я видел, как что-то мелькнуло в её глазах. Удивление? Уважение? Облегчение? Может быть, всё сразу.
Она ожидала, что я буду давить. Что полезу напролом, как молодой бык. А я отступил. Показал, что умею выбирать время для битвы.
— Возвращаемся к плану, — продолжил я. — Я выполнял