Это было чистой правдой. Формально.
Кобрук прищурилась. Я видел, как она на мгновение взвесила — давить дальше или отступить. Выспрашивать подробности или принять мой ответ и использовать сам факт.
Она проверяет границы. Пытается понять, насколько далеко может зайти. Она не верит, что я не расскажу. Она просто оценивает, сколько усилий потребуется, чтобы меня «расколоть». Но сейчас у нас общий враг, и это гораздо важнее.
— Секретны, — повторила она медленно. — Настолько секретны, что сам Император лично подписывает повышение?
— Настолько.
Пауза. Она изучала мое лицо, искала трещины в броне самообладания. Я держал выражение абсолютно нейтральным.
Наконец она кивнула. Коротко, резко.
— Ладно. Неважно, — она встала и с силой затушила сигарету. — Важно то, что Целитель третьего класса с личной императорской подписью — это совсем другой разговор. Совсем другой уровень допуска.
— Да, — кивнул я. — И думаю мы можем обойтись без официального запроса в Гильдию. Приедем к ним как снег на голову. Чтобы они не смогли отвертеться. А даже если будут отпираться, то мы найдем способ прорваться.
Она прищурившись посмотрела на меня.
Ее движения снова стали резкими, быстрыми, энергичными. Железная Леди возвращалась. Усталость никуда не делась — черные круги под глазами не замажешь никакой косметикой — но теперь ее перекрывало что-то другое. Азарт. Надежда. Предвкушение битвы.
— Одевайся. Едем.
— Мне нравится ваша решительность, — удовлетворенно кивнул я.
— Да. Ты, я и твой новенький, блестящий ранг, — она схватила свой пиджак со спинки кресла. — Попробуем выбить этого напыщенного графа из его аристократического седла.
Фырк на моем плече тихо хмыкнул.
— Двуногий, она смотрит на тебя как кошка на миску со сметаной. Будь осторожен.
Буду. Мы союзники. Сейчас. Пока у нас общая цель — спасти Шаповалова. Но я не дам ей сесть мне на шею. Эта игра будет вестись на моих условиях. Или не будет вестись вообще.
Служебный автомобиль Кобрук оказался черным седаном представительского класса — длинным, приземистым, с наглухо тонированными стеклами и салоном из светлой кожи. Личный водитель — молчаливый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой и шрамом на щеке — без единого слова открыл нам заднюю дверь.
Интересно. У главврача обычной районной больницы — персональный автомобиль такого класса с личным шофером. Либо у нее очень хорошая зарплата, либо… есть другие, неофициальные источники дохода. Впрочем, сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения. Сейчас она — мой билет во Владимир.
Мы устроились на мягком заднем сиденье. В салоне пахло сигаретным дымом. Кобрук, очевидно, курила и здесь.
Машина плавно тронулась с места. За окном поплыли знакомые, родные улицы Мурома. Обычный город. Обычная жизнь. Люди шли по своим делам, смеялись, спешили, не зная, что всего в нескольких кварталах от них, в стенах больницы, рушатся судьбы.
Кобрук достала свой телефон.
— Корнелий? — ее голос мгновенно стал другим. Мягче. Теплее. Почти интимным. — Это я. Встречай у главного входа во владимирскую больницу. Везем тяжелую артиллерию.
Она слушала ответ, и я наблюдал, как меняется ее лицо. Она хмурилась. Поджимала губы.
— Да, я понимаю, что все глухо. Но у нас появилось кое-что новенькое. Разумовский получил Мастера-целителя, — пауза. — Да. Тот самый Разумовский. Ты еще какого-то знаешь? — еще одна долгая пауза, во время которой на ее лице промелькнула тень торжествующей улыбки. — Объясню все на месте. Просто жди.
Она отключилась и уставилась в окно. За стеклом проносились унылые окраины Мурома — частный сектор, бесконечные огороды, покосившиеся заборы.
— Мышкин? — спросил я.
— Он, — она не повернулась. — Мой… хороший друг.
«Друг». Ага. Конечно.
Мышкин. Корнелий Мышкин. Инквизитор. Ее… «друг». Теперь понятно, откуда у нее такая уверенность и доступ к внутренней информации. Интересная пара. Железная Леди и Серый Кардинал местной Инквизиции. В этом городе, кажется, у всех есть свои скелеты в шкафу.
Впрочем, это тоже было неважно. Сейчас — неважно. Я достал свой телефон. Помедлил. Потом все-таки набрал номер Вероники.
Гудок. Второй. Третий. Четвертый.
Обычно она брала трубку сразу. Максимум — на втором гудке. Говорила, что терпеть не может, когда телефон надрывается без ответа.
Пятый гудок.
— Алло?
Ее голос был… неправильным.
Тихим. Тусклым. Абсолютно безжизненным. Словно она говорила через толстый слой ваты. Или через стену. Или из какого-то другого, очень далекого и очень холодного места.
— Ника, — сказал я. — Это я.
— Я знаю.
Пауза. Она не спросила, как у меня дела. Не спросила, где я был. Просто — тишина.
— Послушай… Я знаю, что только что вернулся. И я обещал быть на ужине. Но…
— Ты уезжаешь.
Это был не вопрос. Это была констатация факта. Произнесенная ровным, пустым голосом.
— Да. Шаповалов в беде. И мне нужно его…
— Спасти… Да, конечно, поезжай.
Снова этот голос. Ровный. Тусклый. Мертвый.
— Ты должен.
Два слова. Простые слова. Но в них было что-то такое, от чего у меня сжалось и заныло сердце. Это была не обида. Не упрек. Не злость, которую я ожидал и к которой был готов. Это было… смирение. Безнадежное, тихое смирение человека, который уже ничего не ждет.
Вероника Орлова — ураган в человеческом обличье, привыкшая бороться и побеждать… говорила как робот. Как человек, который уже все для себя решил и просто ждет неизбежного конца. Что с ней⁈
— Ника, — сказал я как можно осторожнее. — Ты в порядке?
— Да. Все хорошо.
— Ты уверена? Твой голос…
— Я просто устала.
Явная, очевидная, почти неприкрытая ложь. Но она даже не пыталась сделать ее хоть сколько-нибудь убедительной.
— Езжай, Илья. Шаповалов тебя ждет.
Щелчок. Короткие, безразличные гудки. Она отключилась. Я смотрел на погасший экран телефона. Что с ней происходит? Это началось не вчера. Я вспомнил наш последний разговор перед моим отъездом в Москву. Она была странной уже тогда.
Напряженной. Задумчивой. Но я списал это на стресс, на эпидемию, на общую нервозность. И на волнение перед встречей с отцом.
Я был так поглощен своими проблемами, своими битвами, что не заметил, как начинается война в моем собственном доме. А потом я исчез на неделю. Не звонил, не писал. И вернулся к… этому. К выжженной пустыне в ее голосе.
— Гормоны! — уверенно заявил Фырк у меня на плече, пока седан несся по трассе в сторону Владимира. — Точно тебе говорю, двуногий. Пузожитель там у нее завелся!
— Что?
— Беременность! — бурундук энергично закивал своей пушистой головой. — Классические симптомы. Эмоциональная нестабильность, изменение тембра голоса, странное, апатичное поведение. Я читал в одном древнем медицинском трактате…
— Фырк, беременность не превращает женщин в зомби.
— А откуда тебе знать? Ты что, когда-нибудь был