И я бью. Слабый, девчачий удар. И понимаю, что под тонкой тканью футболки — просто стена. Как так? Понятно, что у него всегда была хорошая форма, он не был толстым или слишком крупным, скорее подтянутым и сухим. Но это… Это просто монолит.
Я инстинктивно начинаю водить ладонью по его прессу, чувствуя каждый напряжённый мускул, и кажется, даже вздыхаю от невольного восхищения.
— Как камень… непробиваемый.
Он гладит мою руку, я делаю слабую попытку её убрать, но он не отпускает и мягко, но уверенно подводит меня ближе. Вокруг всё замерло. Моя внутренняя система даёт сбой. Я поднимаю руку, чтобы поправить очки, и понимаю, что их нет — я же надела линзы. Как и нет меня настоящей, сейчас я — Слава.
Митя прижимает меня к себе ещё ближе, его вторая рука касается моего лица. Он убирает непослушный локон с моего лба, и его пальцы слегка касаются кожи. Успеваю рассмотреть то, что так долго наблюдала украдкой: его каштановые волосы, ямочки на щеках, которые проступают сейчас в полуулыбке, и аккуратную родинку у уголка рта. Его взгляд опускается на мои губы.
P. S. Что, не ожидали? Сама в шоке, но всё интересное впереди... Ну что, Фомин начал нравиться, или всё-таки ну его, сухое твёрдое тело, и возвращаемся к крупному сильному высокому Витьке? Ой, ржу))))))
Ноги становятся ватными, а дыхание перехватывает. Я полностью во власти этого момента. И вдруг сквозь оглушительную тишину и гул в собственных ушах я слышу отчаянное, громкое чириканье. Звук настолько неожиданный и реальный, что он, как ледяной душ, обрушивается на меня.
— Ты слышал? — поворачиваю голову, пытаясь определить источник звука.
— Что? — Митя пытается мягко вернуть мое внимание к себе, но я уже выскользываю из его объятий.
— Послушай! — настаиваю я.
Снова раздается тревожный, жалобный щебет. Оглядываюсь и замираю: на верхушке колючего декоративного куста, подрагивая от холода, сидит ярко-голубой волнистый попугайчик.
— Смотри, вон там. На кусте, — тычу пальцем. — Он замерзнет же, нам надо его спасти.
— Не надо, Слав. Он улетел за лучшей жизнью, — отмахивается Митя, но в его голосе нет уверенности.
— Ты серьезно? Он же домашний. Он тут погибнет, — смотрю на него со строгим укором.
— С крашеными петухами дела не имею, — заявляет он и смеется, пытаясь снять напряжение.
Я фыркаю, дуюсь и отхожу от него к кусту. Шутник нашелся.
— Миленький, лети ко мне, я тебя согрею, — заговорщическим шепотом уговариваю я птицу.
Попугай, встревоженный, порхает на другую, еще более колючую ветку. В целом он сидит невысоко, и его можно попытаться поймать. Но велик шанс, что он испугается и улетит окончательно.
— Митя, помоги, — умоляюще смотрю на него.
— Как? — сдается парень, тяжело вздыхая и закатывая глаза.
Складывает руки на груди и ждет моего ответа. В голову приходит очень нелепая идея, но почему бы не попробовать?
— Надо его отвлечь, — торопливо объясняю я. — Издавай такие же звуки, как он.
— То есть? — его брови взлетают почти к линии волос. — Ты сейчас серьезно?
— Ну, стань попугаем на пять минут. Ну пожалуйста-пожалуйста, мы не можем бросить птичку, — скуля, тяну его за рукав, изображая самую жалобную и несчастную гримасу, на какую способна. — Он же замерзнет! Он одинокий! Он… он ждет нашего героизма!
— Твою же… Слава! — Митя издает нечто похожее на стон отчаянья. — Хорошо, хорошо, только перестань делать эти щенячьи глаза.
Он с обреченностью подходит ко мне, понижая голос до шепота заговорщика.
— Это останется между нами. Никогда и никому. Договорились? И как, простите, должен выглядеть этот… птичий перфоманс?
Я лихорадочно показываю ему движения: головой вперед-назад, хлопаю руками, будто крыльями. Потом достаю телефон, быстро нахожу в интернете запись щебетания волнистых попугаев и включаю на полную громкость.
— Вот! Теперь делай вид, что ты с ним разговариваешь, подманивай, а я зайду сбоку и попробую его накрыть.
— Капец. Оно мне точно надо? — внимательно рассматривает меня Митя, будто видя впервые. — Ты будешь мне должна.Почему я всем всегда должна? Хоть бы кто-то помог просто так, от чистого сердца. Отдаю ему обратно его же розу — пусть отвлекает птицу — и крадучись подбираюсь к кусту.
Пока Митя, краснея и косясь по сторонам, неуверенно хлопает «крыльями» и издает под звуки телефона какие-то хриплые звуки, я пытаюсь не засмеяться. Выглядит это дико и до невозможности мило. Подбираюсь к попугаю почти бесшумно, замираю и на счет три делаю отчаянный прыжок, раздвигая колючие ветки. Мне удается ухватить попугая, прижимаю его аккуратно к себе.
— У меня получилось! Я поймала! — кричу я из гущи колючих веток, вся исцарапанная, но торжествующая.
— Слава, ты сумасшедшая, — Митя помогает мне выбраться из куста, придерживая за локоть.
— Смотри, — тычу ему под нос попугая, который в этот момент больно вонзается клювом в мой палец. Я взвизгиваю и чуть не выпускаю его.
— Дай сюда, пока нам не пришлось лезть за ним в самую чащу, спасительница ты наша, — забирает у меня птицу Фомин, ловко придерживая ее так, чтобы не сделать больно. — Покажи руки.
Он смотрит на мои исцарапанные в кровь пальцы с новым укусом.
— Надо обработать. Ну и стоило того?… — качает он головой, но смеется. — Да уж, а сама довольная, будто тебе не попугая, а бриллианты вручили.
— Лора! Лорочка! Птичка моя! — до нас доносится надрывный, плачущий детский голос.
К нам подбегает заплаканная девочка лет семи-восьми. Невысокая, хрупкая, в ярко-розовой курточке. Из-под капюшона выбиваются белые пушистые кудряшки, обрамляющие круглое личико с большими, полными слез синими глазами. Она вся дрожит от холода и переживаний.
— Вы попугая не видели? Такую голубенькую, маленькую? Она улетела! — всхлипывает она, и ее губки предательски трясутся.
— Эта? — Митя приседает на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, и показывает ей птицу, аккуратно сидящую у него в сложенных ладонях.
— Да! Да! Лора! — девочка буквально вспыхивает от счастья, слезы мгновенно сменяются сияющей улыбкой.
— Мама! Мама! Лора тут! — орет она, оборачиваясь назад, и через несколько секунд к нам подбегает ее мама — взволнованная женщина с такой же шапкой белых кудрей.
Мы выслушиваем душераздирающую историю о том, как