— Пойдем, — Фомин решительно берет меня за руку и ведет куда-то целенаправленными шагами.
— Да уж… Тебе никто не говорил, что ты такая… Ну такая... интересная, — находит он наконец слово и снова смеется.
— Говорили всякие, — огрызаюсь я. И что они опять все считают, что я не такая? Ну да, признаю, не всегда веду себя, как другие люди, но спасать птичку — это нормально. Ну может, конечно, на свидании на первом таким не занимаются?
Фомин оглядывает меня с ног до головы — растрепанные волосы, окровавленные пальцы, грязное пальто — и качает головой. А я вот совсем не понимаю, он ужасается или восхищается моей спасительной операцией по поимки попугая? Мы останавливаемся перед маленьким красным кирпичным зданием с яркой неоновой вывеской «Аптека».
— Зачем нас туда? — настороженно выдыхаю я, упираясь пятками в асфальт.
При свете фонаря его лицо кажется еще более выразительным. Он берет мою исцарапанную руку и мягко, но демонстративно поворачивает ладонью вверх.
— Потому что, — он водит пальцем по свежим царапинам, от чего по спине бегут мурашки, — у кого-то тут полный набор травм. Царапины, — его палец перемещается к краснеющему укусу на указательном пальце, — и укус бешеной птицы.
— А можно я тут постою? Подожду тебя? — пытаюсь вывернуть руку, но он не отпускает, и в его прикосновении уже нет прежней легкости, только твердая уверенность.
Он наклоняется чуть ближе, и в его глазах вспыхивает озорной, дотошный огонек.
— Ты что, — он растягивает слова, изучая мое лицо, — боишься? Неужели отчаянная укротительница диких попугаев, готовая лезть в колючие кусты, пасует перед человеком в белом халате?
— Не то чтобы очень… Но вот боль не люблю. И запах лекарств.
— То есть планировала сбежать, пока я внутри? — он смотрит на меня с ухмылкой.
— Есть такое, — виновато вздыхаю я.
Он крепче сжимает мою руку и решительно тащит меня в аптеку.
В этот самый момент железная дверь с глухим лязгом распахивается изнутри, и на пороге, очерченный против света, возникает Витя Клюев. Он замирает, и его тень ложится на нас длинной полосой.
Такое ощущение, что это теперь моя неотвратимая карма: стоит мне быть рядом с одним, как из ниоткуда обязательно появится второй.
Его взгляд скользит по мне, задерживается на наших сплетенных пальцах, на моих исцарапанных руках, на помятом пальто и запыхавшемся лице. Клюев мгновенно напрягается, а в глазах вспыхивает холодная, колкая искра. Он встает на пороге, блокируя собой выход.
— Зачем вам в аптеку? — его голос звучит неестественно громко, слишком резко и отрывисто. В нем слышится не просто раздражение, а какое-то внезапное, необъяснимое право собственности, будто он застал нас на месте преступления, которого мы даже не совершали.
— Зачем вам в аптеку?
Митя невольно кривится от такого вопроса. Даже я не ожидаю такого накала.
— А я точно должен тебе это объяснять?
— С какой стати, Вить? — злится Митя.
Витя сжимает челюсть, молчит, затем резко открывает дверь и молча пропускает нас внутрь.
— Спасибо, — шепчу я, уже проходя мимо, и машу ему рукой на прощание.
Но Витенька, кажется, не собирается уходить. Он заходит следом, а меня обволакивает стерильный, сладковато-горький запах медикаментов, отчего слегка кружится голова. Мозг снова подает тревожные сигналы: почему мы стоим на месте, когда пора брать ноги в руки и бежать?
Фомин подходит к кассе и заказывает перекись водорода и зеленку.
— Не надо зеленку, еще же видно будет, — шепчу я ему, пытаясь остановить. — Что ты с ней сделал? — своим низким, жестким голосом спрашивает Клюев у Фомина, и между ними происходит безмолвный спор взглядами. — Спроси, что она сама с собой сделала? И с чего такой интерес? Я еще на дискотеке заметил, что вы как-то подозрительно знакомо общаетесь, — в сердцах бросает Митя. — Тебе показалось, — пищу я, — и вообще, у меня все нормально, мне уже домой пора, — пытаюсь я вырваться из этой ловушки, пахнущей йодом и перекисью.— Лови ее! — кричит Фомин, когда я уже проскальзываю к двери. Наконец-то мозг дал телу правильную команду — бежать! Но крепкие руки Клюева настигают меня легко, словно я не пыталась ускориться, а просто шла ему в объятия. Он прижимает меня спиной к своей груди, и я оказываюсь в стальном захвате.
— Да пусти ты меня, — я извиваюсь, пытаясь вырваться вправо-влево.
— Мира, успокойся. Ты что, упала, что ли? Почему такая помятая? — Он поворачивает меня к себе и внимательно рассматривает. Его голубые глаза выхватывают в свете ламп каждую царапину, пока не находят красную отметину от укуса попугая. — Я Слава, — злобно говорю шепотом, ненавидя его за эту опеку и за то, что он все портит. — Поймал ее, Витек? Молодец. Иди сюда, трусиха, — подходит к нам Фомин. — Давайте хотя бы на улице, — умоляю я, чувствуя, как горит лицо.Они оба смотрят на меня, глубоко вздыхая, и мы идём на улицу, направляясь к скамейке возле аптеки. Парни ведут меня под руки, и я понимаю — рвануть в неизвестность не выйдет. Оба крепкие, накачанные, хром бы их побрал!
— Ни хрена себе цапнул, — Витя, щурясь, рассматривает укус, освещая его экраном телефона. Темные пряди падают ему на лоб.
— А она, прикинь, внезапно бросилась в кусты, а я, как последний дурак, стоял и размахивал крыльями, — Фомин весело вспоминает, как я ловила попугая. Витя заливисто смеётся вместе с ним. Я сгораю от стыда.
— Митя, а почему ты рассказываешь ему? Ты же сказал — никому не говорить, — возражаю я, чувствуя себя неприятно. — Так это же мой друг, ему можно, — улыбается он, подмигивая мне.Я вот вообще-то была против того, чтобы о моем позоре рассказывали. Сейчас настроения вообще нет, вспоминаю, как после своего неудавшегося кувырка по гимнастике не хотела видеть Фомина. Вот сейчас наступает