Фаррис сделал успокаивающий жест.
— Не знаю, прав я или нет, но, мне кажется, днях мы найдем ответ на твое «почему»?
— Возможно, — в конце концов, успокоившись, ответил Мартин. — Мы копались в этих руинах десятилетиями, и загадки только множились. Но если бы я мог хотя бы на мгновение взглянуть сквозь время… — Он поднял глаза и, увидев выражение лица собеседника, замолчал и притих, а через мгновение невесело рассмеялся. — Хорошо, Фаррис. Давай, говори, что ты думаешь.
— Я думаю, ты слишком много работал, Эд, — осторожно сказал его помощник. — Думаю, тебе нужно отдохнуть от археологии, хотя бы на некоторое время.
После этих слов Мартин сразу как-то съежился и поник.
— Другими словами, — тихо ответил он, — я и мои мечты о прошлом… безумны?
— Я этого не говорил! — Фаррис отрицательно затряс головой. — Ия так не думаю! Я не закоренелый научный догматик девятнадцатого века, и я прекрасно знаю, что Рейн и ребята из парапсихологии открыли какие-то странные способности. Но это… — Он сделал паузу, явно очень тщательно подбирая слова. — У всех нас бывают странные моменты воспоминаний. Да ведь сам акт запоминания — это форма мысленного путешествия во времени, проецирования своего сознания назад в прошлое. Не надо зацикливаться на этих странных моментах видений. Прямо сейчас эта головоломка народа Майя перенапрягла тебя. Что до меня, то я бы просто пошел спать и забыл об этом. — Он чуть ли не с нежностью посмотрел на Эда и добавил: — И ради Бога, не говори об этом нашим индейцам! Иначе они просто удерут отсюда в суеверной панике.
— Я не настолько сумасшедший, — с легкой горечью ответил Мартин.
Теперь он действительно жалел, что вовремя не прекратил этот разговор, а напротив, разошелся и выболтал много лишнего. Ему следовало бы научиться не делать этого хотя бы потому, что люди всегда реагировали на его рассказы о странных «снах» именно так, и он понимал, что они будут реагировать так всегда, причем, почти все, за исключением нескольких психологов, которые знали о человеке достаточно, чтобы быть не слишком уверенными в своей правоте и не отрицать услышанное. Но что сделано, то сделано.
— Ну и хорошо, — неохотно согласился Эдвард. — Доволен? Тогда — спокойной ночи!
Он подошел к своей койке и лег, плотно задернув москитную сетку.
Фаррис нерешительно задержался на несколько секунд, переминаясь с ноги на ногу.
— Эд, я, если что, не пытался намекнуть, что ты чокнутый.
— О, конечно, я это знаю, — донеслось из-за сетки.
Однако это было сказано с явной долей иронии, и Фаррис понял, что, видимо, обидел коллегу. Он не знал, что еще можно сказать.
— Фаррис! — Теперь голос Мартина прозвучал, скорее, примирительно. — Я могу это сделать, и ты знаешь об этом.
Его друг подошел вплотную к его койке, посмотрел на него сверху вниз и судорожно попытался придумать, что ответить на это странное заявление. Но он так ничего и не сказал и, в конце концов, повернулся и вышел.
Мартин лежал во влажной темноте, по- прежнему жалея, что не смог держать рот на замке. С тех пор, как он был ребенком и рассказывал сверстникам о том, что «видел во сне», реакция на это всегда была одинаковой.
Может быть, люди были правы? Может быть, это была просто форма самовнушения, которая ничего не значила?
— Будь я проклят, если это так, — пробормотал Эд. — Я могу попасть в прошлое… я все еще могу это сделать.
Возможно, только на мгновение, подумал он, но даже мимолетный взгляд на древнюю цивилизацию Майя мог бы помочь ему разгадать тайну затерянного мира.
Желание сделать это снова схватило его за горло. Коварный, тонкий соблазн поющей тьмы, за которой скрывались невероятные мгновения феноменальных видений, вновь овладел им.
Мартин даже застонал.
— Какого дьявола я вообще был проклят этой штукой? — громко прошептал он, размышляя. — Это исковеркало всю мою жизнь…
Но это произошло, и это уже нельзя было изменить. В то время как другие люди жили настоящим или смотрели в будущее, стремились к великим завоеваниям пространства и материи, Эд проводил годы одержимым изучением мертвых эпох Земли и их удивительных тайн.
И эта загадка Майя оказалась, пожалуй, самой величайшей и самой насмешливой из всех. Если бы он только мог увидеть ту эпоху хотя бы на мгновение, если бы он мог упасть обратно за черную завесу, за пределы тьмы…
И вот теперь знакомая темнота снова стала подниматься в его сознании, как поднималась раньше, захлестывая его с головой и неся его в неизвестность! Мартина охватил смешанный прилив паники и нетерпения, он смутно осознал, что слишком долго думал об этом и что это действительно было опасно. Он не должен, не должен был погружаться в прошлое.
Но ощущения уже нарастали. Это было похоже на какой-то неосязаемый поток, который подхватил Эда и понес его сквозь пустоту, причем все быстрее и быстрее. На фоне этого в его сознании пронесся смутный импульс тревоги. Раньше такого никогда не случалось. Что-то было не так…
«Все не так! Неправильно!» — звучало у него в голове. Но ужасный стремительный поток продолжал нестись все дальше, пробираясь в полной тишине во все более глубокую тьму и увлекая его за собой. Мартин попытался бороться с ним, но ничего не получалось: он не знал, как это делать. Внезапно он остро почувствовал опасность разрушения собственной личности, от которого его разум не мог его защитить, и вот тогда он ясно вспомнил все предупреждения.
Его охватила до конца неосознанная и сокрушительная тоска, сквозь которую ошеломленные нейроны его мозга заструились в неизвестность, как небесный свет струится из падающих звезд. А потом произошло столкновение, после которого не осталось даже воспоминаний об опасности и страхе.
Свершилось! Он плыл по течению, а наполовину успокоившееся сознание Эдварда Мартина начисто отделилось от его мозга и вновь перемещалось по незнакомым измерениям точно так же, как это происходило раньше.
ГЛАВА II
МАРТИН ОЧЕНЬ СМУТНО почувствовал, что кто-то чисто физически трясет его и чьи-то пальцы почти впиваются в его плечо, а где-то далеко-далеко звучат зовущие голоса. Значит, сейчас он все-таки находился в безопасности.
Археолог попытался открыть глаза. Он снова лежал на своей койке, Фаррис был рядом и делал отчаянные попытки разбудить его. Реакция организма, более сильная, чем даже охвативший его ужас, вызвала у него рвоту, и он попытался встать, но тут же упал, потеряв сознание. Тряска и настойчивые голоса возобновились. Мартин застонал. Неожиданно ему на лицо вылился целый водопад теплой и дурно пахнущей воды. Задыхаясь, он закашлялся, с трудом пытаясь сесть. К нему вернулся слух и другие чувства. Он моргнул, чтобы прояснить затуманенное зрение, и удивился, почему бьют барабаны и почему вокруг так много кричат. Должно быть, в лагере что-то случилось…
— Фаррис… — выдохнул он. — Фаррис!
Наконец, он смог увидеть лицо того, кто его будил. Из тумана и колеблющихся очертаний медленно-медленно выплыло нечто округлое, оно прояснилось и обрело более четкую форму. Да, это было бородатое лицо — смуглокожее, немного хищное, застарело желтое от некогда перенесенной лихорадки и увенчанное потрепанной стальной шапочкой-шлемом. Два черных, налитых кровью глаза пристально смотрели на него.
— Фаррис? — прошептал Мартин и затих.
Его сердце забилось с глухим стуком.
— Педро! Педро, проснись! — закричало лицо по-испански.
Руки, похожие на медвежьи лапы, протянулись и встряхнули Мартина, а затем стали судорожно трясти его и трясли до тех пор, пока у него не застучали зубы.
— Ты слышишь меня, Педро? Через час мы выступаем!
Эд уставился на бородатого мужчину с потрепанными морским ветром щеками и со стальным шлемом на голове. Затем он повернул голову и увидел рядом с бородачом еще одного склонившийся над ним человека, но это тоже был не Фаррис и не кто-либо из его, Мартина, знакомых, а сам он находился не в своей хижине рядом с раскопками, а неведомо где, причем вокруг было много людей, которые неистово кричали под грохот несмолкающих барабанов.