Эдвард ощупал пальцами свой язык и закричал, но огромная мозолистая ладонь зажала ему рот. Тогда он стал кусать ее, рвать зубами, после чего она ненадолго исчезла, чтобы тут же вернуться, довольно сильно ударив его по голове. Он затих.
— Безумие от лихорадки, — произнес голос бородатого мужчины.
В ответ на это раздались проклятия, а затем тот же голос спросил:
— Что нам делать, Манрике?
Второй голос, гораздо более мягкий, прозвучал ровно и едва слышно:
— Он должен идти! Попробуй воду еще раз, Эррера. А если не подействует, тогда я с ним поговорю, а ты держи его покрепче. Возможно, я смогу его успокоить.
Снова раздалось хлюпанье, и Эд ощутил вкус солоноватой воды. Он непроизвольно вздохнул и едва не захлебнулся ею, после чего попытался вырваться, но кто-то держал его руки мертвой хваткой, разорвать которую не смогли бы даже двое Мартинов. Тогда он поднял дрожащую голову и посмотрел вокруг ошеломленными и дикими глазами.
Теперь перед ним стоял очень худощавый и какой-то легкий на вид человек по имени Манрике, в то время как Эррера, который и держал его руки, оказался широким в плечах и очень грузным. Лицо Манрике было костлявым и обгоревшим на солнце и тоже имело желтоватый оттенок, но борода у него была аккуратно подстрижена, а глаза светились умным взглядом.
— Педро, — тихо произнес он. — Послушай, амиго. Ты должен встать и пойти с нами. Мы должны уходить с Эрнандо де Чавесом, и сам Альварадо завтра покидает это место, так что если ты не встанешь и не присоединишься к нам, тебя оставят с другими больными на милость индейцев. Ты понимаешь?
Вся его речь проходила под оглушительный бой барабанов.
Мартину потребовались три попытки прежде, чем он смог заговорить:
— Нет, — по-испански прошептал он. — Я ничего не понимаю. Кто вы такие?
Рядом застонал Эррера:
— Кто мы такие, в самом деле? Клянусь окровавленным подбородком Уицилпочтли! Болезнь лишила его рассудка.
Манрике снова заговорил успокаивающим тоном, каким разговаривают с испуганным животным или детьми:
— Два дня назад у тебя был солнечный удар. Все это время ты лежал, как мертвый, и мы думали, что нам придется оставить тебя здесь. А сегодня утром на рассвете ты неожиданно вскочил и стал кричать. Мы уже почти три часа пытаемся тебя успокоить. — Он положил руку Мартину на плечо. — Теперь тебе надо встать и идти, и никто не должен знать, что ты болен. Иначе ты останешься здесь и умрешь.
Эд посмотрел за спину Манрике. Он чувствовал себя странно, и у него кружилась голова, как у человека, разрывающегося между двумя видениями. То, что он увидел, поразило его. Окружающая обстановка ничем не отличалась от той, которую он покинул. Те же джунгли, те же высокие горы на заднем плане, та же жара и запахи. Вокруг была типичная индейская деревня с крытыми соломой хижинами и расчищенными под посадки кукурузы участками земли, и она выглядела, как любая из сотен таких же деревень, которые он видел множество раз. В тот момент он подумал, что наверняка сможет легко найти отсюда дорогу в свой лагерь.
Деревня была наполнена солдатами. Такими же мужчинами, как Манрике и Эррера, в шлемах и морионах, в нагрудниках из помятой стали или в доспехах из стеганого хлопка, в сапогах, плащах и старинных бриджах. Они были вооружены мечами, пиками и арбалетами, а у некоторых были аркебузы. Рядом паслись лошади с высокими седлами и уздечками, украшенными серебряными кольцами.
Повсюду раздавался бравый рев проклятий, крики и смех под ржание и топот лошадей. А еще гремели барабаны, и где-то ревела труба на фоне ярких звуков лязга оружия, похожих на удары оркестровых тарелок. Одним словом, вокруг были испанские солдаты, а возглавлял их человек по имени Альварадо.
Осознав происходящее, Мартин рассмеялся. Территориально раскопки и его лагерь должны были находиться где-то рядом, но их разделяли века — более чем четыре столетия. Он знал историю Гватемалы и понял, где находится и какая вокруг эпоха. И он снова рассмеялся, после чего Манрике потребовалось некоторое усилие, чтобы заставить его умолкнуть. А потом ему в голову пришла еще одна неизбежная и, пожалуй, самая неприятная мысль, но он отогнал ее. Вместо этого Эдвард стал обдумывать свое положение, не сводя глаз с того хаоса, который творился в деревне.
Немного в стороне, отдельно, находился второй лагерь испанцев, состоящий примерно из тысячи человек. Это были индейцы, но другой породы, отличающиеся от коренастых жителей деревни, высокие, со свирепыми глазами и хорошо вооруженные.
«Это, должно быть, тласкаланцы, — подумал Мартин. — Их, вероятно, привезли сюда из Мексики».
Но вслух он очень осторожно, как ребенок, повторяющий урок, произнес совсем другое:
— У меня был солнечный удар. В течение двух дней мой разум был мертв.
Манрике кивнул.
— Да, это так.
— И мы с вами знакомы, — продолжил Эд.
Позади него раздался голос Эрреры:
— Мы пришли вместе из Эстремадуры и вместе сражались под командованием Кортеса на всем пути от Кубы до Теночтитлана. — В его голосе ясно слышались стенания. — И он спрашивает, знаем ли мы его?! Педро, Педро, что с тобой случилось?
Манрике, как казалось Эду, незаметно коснулся пальцем своего виска.
— Солнце… — вздохнул он и улыбнулся Мартину. — Память вернется к тебе через день или около того. А теперь вставай, я помогу тебе с твоим снаряжением.
— Подожди, — остановил его археолог и перевел взгляд на силача, который продолжал держать его. — Можешь отпустить меня, Эррера, теперь я спокоен. — Затем он зажмурил глаза, глубоко вздохнул и, собравшись с духом, выпалил: — Как меня зовут?
Манрике устало и разочарованно посмотрел на него.
— Яньес, — произнес он. — Педро Яньес.
— Педро Яньес, — тихо, почти про себя, прошептал Эд.
Значит, подумал он, у Педро Яньеса был солнечный удар, а Эдвард Мартин отправился путешествовать во времени. Получается, что один разум погиб, разбитый солнцем вдребезги, оставив пустое тело, а другой вырвался из своего времени, и его засосало в образовавшийся вакуум.
Теперь Мартин внимательно посмотрел на себя. Пара рук, очень худых, но сильных, на тыльной стороне одной из них — большой белый шрам. Длинные ноги, обутые в кожаные сапоги, изношенные буквально в клочья множеством переходов, а над ними худощавое незнакомое тело, одетое в рваные бриджи и кожаную рубашку, протертую насквозь там, где ее часто касалась сталь доспехов.
Он поднял свои странные, покрытые ссадинами руки, приложил ладони к лицу и почувствовал изогнутый ястребиный нос и длинную надменную челюсть, а также бороду, покрывавшую его подбородок, и залысины над висками, где кожу натирала стальная шапочка. И тут он заплакал — слезы медленно катились по его щекам, и в них была бездна отчаяния.
Пронзительно и повелительно зазвучала труба. Барабанная дробь стала быстрее. Люди начали выстраиваться в шеренги, а всадники вскочили в седла.
— Идем, Педро! — крикнул Манрике. — Идем!
Но Мартин никак не мог подняться, он сидел на земле и рыдал.
Тогда могучий Эррера наклонился, взял его обеими руками подмышки и поставил на ноги. Он держал его так, пока Манрике застегивал на его спине и груди доспехи из потрепанной стали и надевал на него пояс с длинным мечом. Вместе они надели ему на голову шлем, дали в руки острую пику и повели его прочь, стараясь держать его тело прямо, хотя Мартин с пустым, как у мертвеца, лицом постоянно спотыкался и норовил упасть. Там, куда они его вели, он увидел сквозь странную дымку, приглушавшую звуки и цвета, длинную шеренгу людей, возглавляемую всадниками со знаменами, которая как раз начала движение. Он должен был стать частью этой шеренги. Позади них под звуки труб и барабанов двигалось индейские войско в мягких сапогах.
Издалека на это шествие с ненавистью в глазах поглядывали угрюмые и немного испуганные жители деревни. Повсюду стоял едкий запах пыли.