* * * * *
На исходе дня они добрались до Верхнего Тагила — до третьего завода, возведённого Акинфием Никитичем семнадцать лет назад, до третьего из «меньших братьев» царствующего Невьянска. Глаза отдыхали на привычном порядке заводского устройства: пруд, уже ровно закрытый льдом; гребень плотины; под плотиной — кровли и трубы молотовых фабрик; по берегам пруда и вокруг завода — усадьбы мастеровых; и всё это в широком охвате молодого леса на склонах окрестных увалов. В потемневшей синеве неба угрюмо и грозно багровели заводские дымы, подсвеченные закатом.
Акинфий Никитич не был дома уже девять месяцев. Девять месяцев его душа была исковеркана и стиснута казёнными подозрениями, вельможным мздоимством и предательствами. Враги рвали Демидова со всех сторон, словно сам Сатана их науськивал. Но Акинфий Никитич, хрипя, ворочался и отбивался; он зверел от ударов и не считался с потерями. Демидова так просто не заломать! Канцелярское крапивное семя не одолеет железа!
Всё началось два с лишним года назад — летом 1733-го. Коммерц-коллегию клюнуло в зад проверить заводчиков: исправно ли выплачивают десятину? Конечно, Акинфий Никитич не платил сполна. Зачем отдавать, если можно не отдавать? Тем более что чиновники славно жировали на его подношениях. И Акинфий Никитич не испугался, потому что президентом Коммерц-коллегии тогда был старый барон Шафиров. Пётр Палыч давно благоволил Демидовым, ибо считал себя основателем их силы и славы.
Лет сорок назад он проезжал через Тулу, и ему потребовалось починить сломанный пистолет. Его отослали к кузнецу Никите Антуфьеву. Никита Демидыч исправил барское оружие — там всего-то боёк надо было выгнуть, иначе по кремню не попадал. А барону кузнец Никита понравился. Точнее, понравилась кузница: опрятная, просторная, все орудия лежат по местам, горн песком почищен, железная ломь бережливо в ящик ссыпана, уголь — в ларях и разобран по сортам: еловый, берёзовый, сосновый. Непривычно.
О тульском кузнеце Никите барон рассказал государю Петру Лексеичу. Приврал, что кузнец за ночь даже второй пистолет изготовил — не отличить от образца, немецкого пуффера. Пётр Лексеич любил басни о русских чудо-мастерах. Он тешил себя плотницким ремеслом, а не оружейным, и не знал, что за ночь такую работу не одолеть; он поверил Шафирову. Да и ладно. А знакомство с Никитой Демидычем у него случилось позже — на воронежской верфи. Но государь вспомнил сказку Шафирова и отметил для себя кузнеца.
Однако сорок лет — это сорок лет. И батюшки Никиты давно нету, и Петра Лексеича тоже, и Шафиров был уже не тот. Он взял у Акинфия десять тысяч — и ничего не сделал. Коммерц-коллегия учредила особую Комиссию следствия по заводам. Вдохновлённые доносами, ревизоры помчались в Тулу и Невьянск, всё перевернули там вверх дном. А Шафирова вскоре попёрли из президентов, и Коммерц-коллегию возглавил тайный советник Вельяминов.
Степан Лукич сдавил Демидову горло. Сыщики изымали из заводских контор учётные книги — если находили, конечно, — и заковывали в кандалы приказчиков. В Туле арестовали шурина Акинфия Никитича, в Питербурхе — зятя, мужа дочери, а самого Акинфия Никитича дёргали по разным казённым присутствиям. Допрос следовал за допросом, увещевание за увещеванием. Тошнило от чванливых рож и важных жестов, от тихих речей и медленных пальцев. Акинфий Никитич мотался между своими заводами, Питербурхом и Тулой, и единственной его отрадой была Невьяна…
В апреле этого, 1735-го, года Акинфий Никитич приехал в столицу, и здесь его ошарашил вердикт следственной Комиссии: заводчик Демидов должен заплатить в казну восемьдесят пять тысяч. Акинфия Никитича как ледяной водой окатило. Он всё понял. Начальству плевать на его долги. Начальство намекало: отдай-ка ты, братец, в казну три-четыре своих заводишка. Есть люди, что возжелали заполучить уральскую вотчину, ведь заводы куют не железо, а золото. И за алчным этим умыслом стоял сам граф Бирон, любимец государыни Анны Иоанновны.
Вдогонку вердикту Акинфия Никитича ошпарила длинная промемория из Невьянска от главного приказчика Степана Егорова. Степан писал о горе Благодать, хотя такого названия гора тогда ещё не имела. Про эту сказочную гору из магнитной руды Акинфию Никитичу год назад рассказал тамошний вогул Чумпин. Акинфий Никитич решил утаить известие от начальства. Был бы генерал де Геннин командиром заводов — другое дело, а Татищев отнимет гору в казну. Акинфий Никитич даже дал денег Чумпину, чтобы тот молчал как рыба. Но Чумпин проболтался. И Татищев заграбастал Благодать себе.
Два таких жестоких удара обозлили Акинфия Никитича. В нём закипела родовая гордость. Он не сдастся ворам вроде Бирона или начальникам вроде дурака Татищева, который не понимает, что его благие намерения только хлеб для воров. Скрипя зубами, Акинфий Никитич придумал интригу. Пусть Бирон и Татищев получат своё — в итоге добыча их и погубит. А волшебная гора, могучие заводы и защита от воров с дураками достанутся тому, кто лучше всех знает горное дело, — ему, Акинфию Демидову. Акинфий Никитич тайком встретился с графом Бироном, поговорил по душам, наобещал выгод от будущих предприятий и, отплёвываясь, тотчас укатил в Тулу.
…Уже стемнело. Блестящая луна висела где-то над вершиной Бунара, над каменными Бунарскими Идолами. Обоз Акинфия Демидова летел по санной дороге; справа и слева вздымался чёрно-белый зимний лес. Почти незаметно промелькнули тусклые огоньки рудничной деревни Калата…
…В Туле Акинфию Никитичу было плохо. Он разлюбил Тулу, а Тула разлюбила Демидовых. Даже нет, не разлюбила: Тула потеряла к ним всякое уважение. Никита, младший брат Акинфия Никитича, пошёл работать в Берг-коллегию и теперь тряс со своих бывших товарищей казённые подати. Мало того, забил до смерти дочь. И это ведь далеко не всё… Племянник Иван вообще застрелил отца — Григория, среднего брата Акинфия Никитича; Тула ошалела от такого злодейства Демидовых; Ивана казнили на площади перед всем честным народом. А Прокофий, взбалмошный сын Акинфия Никитича, ухлопал из ружья случайного прохожего, и Акинфий Никитич откупил его от суда взяткой — тоже бешеный стыд… А ещё была свара Акинфия и Никиты за наследство Григория, и вдову покойного с дочерью выкинули на улицу… Для родного города Демидовы, самые богатые жители, стали позорищем.
В родной Оружейной слободе Тулы Акинфий Никитич отгрохал новый дом — каменный, в три этажа, с глубокими подвалами. Дом встал на месте той кузницы, где юный Акиня, молотобоец, когда-то работал вместе с батюшкой-кузнецом; в ту кузницу заходил сам государь Пётр Лексеич — нагибался под притолокой, словно кланялся… Но дом оказался чужим. Здесь жили матушка Авдотья Федотовна и Прошка, однако хозяйничал назойливый брат Никита.
К мужу в Тулу приехала из Невьянска Ефимья, супружница, и привезла младшего сына Никитушку. Для Акинфия Никитича растолстевшая Ефимья давно стала просто Никитушкиной нянькой. В младшем сыне, смышлёном и почтительном, Акинфий Никитич видел своё продолжение, но когда это ещё будет?.. Прошка — он с гнилой придурью, а Гришку, среднего сына, тихоню и домоседа, Акинфий Никитич недавно женил; Гришка жил в Соликамске под надзором тестя-солепромышленника и устроил себе там не железный завод, как отец, и не соляной промысел, как тесть, а душеспасительный аптекарский огород… Тьфу ты!.. В общем, былая семья у Акинфия Никитича развалилась. Невьянск и два Тагила, Шурала и Быньги, Выя и Лая, Чёрный Исток и Старая Шайтанка, Утка, Суксун и Ревда — вот его семья…
Отдохнуть в Туле Акинфию Никитичу не удалось. Не получив денег, Бирон не спешил укорачивать Вельяминова. В Тулу прискакали солдаты, и Акинфия Никитича в собственном доме заключили под стражу. Тогда Акинфий Никитич отправил гонца к Невьяне в Питербурх. Верная, умная Невьяна справилась с непростым заданием. Вскоре из столицы последовало распоряжение снять караул с Акинфия Демидова. И Акинфий Никитич рванул из негостеприимной Тулы во свои дальние горные вотчины.