— Давай ей личико углём нарисуем, — предложил он Дуське.
— Давай! — прошептала Дуська.
— Глазищи злющие и зубищи острющие, как у мамыньки!
— Я вот тебе скалкой по башке нарисую, — от стола пообещала Лукерья.
— Мамка доблая! — несогласно крикнула Дуська.
— А как назовём твою подружку? — не унимался Кирша.
Дуська открыла рот от сложности задачи.
— Давай Калибасья Мокросоповна назовём, — важно сказал Кирша. — Или Забубенция Дудукишна! Или Брюханида Чирикильевна!..
Дуська растерянно теребила свой лоскут.
— Таких имён-то нету, тятя! — засмеялась Алёнка.
— Маса! — придумав, закричала Дуська. — Она Масынька!
Савватий дождался, когда Лукерья вынет из печи горшок для него и завернёт в полотенце, чтобы донести горячее.
— Когда женишься-то, бирюк? — вздохнула она. — Хочешь, вдовицу тебе хорошую подыщу? Знаю парочку, а ты мужик справный. Чего маяться?
— Да как бог решит, Луша, — ответил Савватий, перехватывая горшок.
…Невьяну он увидел у печи. Невьяна подбросила дров.
— Вот поужинать тебе, — Савватий пристроил горшок Лукерьи на стол. — А мне пока некогда… Надо идти.
— Куда? — тускло спросила Невьяна.
— Я ведь от намеренья своего не отрёкся, Невьянушка…
Савватий распахнул сундук, вытащил мешок и принялся как попало запихивать в него всё, что находилось в сундуке: и новую одёжу, и старую, и разное тряпьё. Невьяна наблюдала за Савватием с недоброй тревогой.
— Что ты делаешь?
Савватий распрямился.
— Я догадался, как мне демона одолеть, — честно сказал он.
— Как?
Савватий не желал ничего скрывать.
— В подвале башни плавильный горн устроен. Я тебе о нём говорил. Пламень в горне — дверь для демона. И я её закрою. Погашу горн.
Невьяна молчала. Лицо её побледнело.
— Через подвал подземная речка по жёлобу пропущена. Она-то мне и поможет. Я затоплю подвал вместе с горном. Вода против огня. Никакой пламень не сумеет под водой гореть. Вот мой способ демона замуровать.
Способ Савватия поразил Невьяну своей ясностью, и Невьяна уже ни на миг не усомнилась: Савватий добьётся победы. И тотчас душа вздыбилась в мучительном несогласии. Нет, не надо этого! Потеря демона станет для Акинфия самым предательским и беспощадным ударом! Пускай у неё, у Невьяны, с Акинфием всё развалилось, но разрушать его надежды — чёрная, окаянная неблагодарность!
— Зачем тебе оно? — с угрюмой силой спросила Невьяна. — Я же теперь с тобой! К чему всё прочее?
Савватий грустно улыбнулся:
— А что изменилось, милая? Акинфий по-прежнему будет людей в домну бросать. И я хочу эту пагубу прекратить. Я-то в бога верю, не в демона.
Невьяна растерялась. Она не знала, что ответить. Мягкий, уступчивый и незлобивый Савватий внутри был твёрд, как железо. Как Акинфий Демидов.
— Ты отомстить рвёшься?
— Нет, — Савватий покачал головой. — Мне Демидов зла не причинял.
— А ежели… — Невьяна запнулась. — Ежели я попрошу тебя не ходить?
Савватий смотрел ей в глаза.
— А ежели я попрошу тебя ключи от подземелья мне отдать?
Во время ссоры с Демидовым он заметил, что кольцо с ключами висит на «рудной пирамиде», на фигурке рудокопа. А потом оно исчезло.
Невьяна ничего не сказала, но по её лицу потекли слёзы.
Савватий не обманывал себя: уже нет той гордой девчонки, которую он полюбил много лет назад. Долго ли длилась их радость? Не дольше лета над Святочным покосом… А потом годы и годы Невьяна жила с Акинфием и расцвела при нём, и вместо девичьей зажглась женская любовь: истинная, требовательная, полновластная — к Акинфию. И былого не вернуть.
— Я не ведаю, Невьянушка, суждена ли доля нам с тобой, — сказал Савватий. — Но свои дороги нам обоим до конца пройти надобно. А там дальше уж как бог даст. Авось и помирит. Авось соединит.
Глава восемнадцатая
«Ведомство Демидова»
То и дело заступая с тропинки в глубокий снег, Кирша и Савватий шли по пруду в обход острожной стены. Они тащили длинную лестницу, точнее две лестницы, крепко связанные в одну. Впереди вздымалась Невьянская башня. В мутной темноте этой облачной ночи башня казалась дымчатой.
— Ух, Савка, и упрямый же ты!.. — пыхтел Кирша. — По бороде — Никола, по зубам — собака… Из-за тебя меня Акинфий под батоги швырнёт!..
Савватий молчал. В который уже раз он разглядывал башню Демидовых — и, похоже, начал понимать её. Башне будто бы не хватало высоты мира: она упёрлась «молнебойной державой» в небо, как в потолок, и покосилась.
Конечно, причины уклона были очевидны: подземные воды, непрочная почва, тяжесть каменной громады, всё такое. Однако не в этом дело. Завод был механизмом: он действовал по своим нерушимым законам, по разуму, прямолинейно. Приложили силу — получили работу, ударили — прогнулось, нажали — сдвинулось, если где-то прибавилось, то где-то убавилось. Любому напору соответствовало такое же сопротивление, любому толчку — такая же отдача. Око за око, как в Ветхом Завете. Награда за жертву, как у язычников.
А Господь словно бы сказал: нет, не так. Мир, который я создал, не машина. Он куда сложнее. Он зиждется не на обмене равного на равное. В нём важнее всего милосердие, когда благо даётся человеку не по заслугам. И в нём людям заповедано прощать, когда согрешивших избавляют от кары. А машина не может не воздавать должное, не может не возвращать взятое, она не умеет прощать и быть милосердной. Потому в назидание заводам — всем, не только Невьянскому, — Господь наклонил башню. Он пояснил: нет в мире никакого равновесия, иначе не будет превосходства добра. И священного страха перед победой зла тоже не будет.
У крыльца башни горел костёр, возле него топтались двое караульных — парни из числа Артамоновых «подручников». Красные всполохи озаряли наглухо заколоченные арки гульбища и толстую дверь с амбарным замком. Савватий и Кирша осторожно подобрались к той стороне башни, что была обращена к пруду. Эту сторону караульные не видели.
— Может, в окно протиснешься? — прошептал Кирша.
— Там рамы толстенные и стёкла… Выбивать — звон да треск. — Савватий задрал голову, оглядывая стену снизу вверх. — Я лучше путём Катырина…
Михайла Катырин — точнее демон, который вселился в мастера, — влез на башню прямо по кирпичной стене, потом по крыше палатки до гребня, потом по столпу до галдареи на ярусе курантов.
— Ты ж не демон, Савка.
— Зато я с лестницей.
— А как обратно?
Савватий пожал плечами:
— Прежним путём и сбегу.
Они бережно приставили к стене лестницу — её жердины торчали выше зубьев на краю тесовой кровли палатки. Кирша придирчиво потряс лестницу: крепко ли? Савватий поправил на спине пухлый мешок с тряпьём.
— Ну, шёлк не рвётся, булат не гнётся, золото не ржавеет, — вздохнув, сказал Кирша. — Ни пуха ни пера тебе, Савка!
Они обнялись. Затем Кирша пошёл к углу гульбища — к сторожам.
Хватаясь за перекладины, Савватий быстро полез вверх. Слева и справа проплыли тёмные окна в чугунных рамах; на плоских выступах-«лопатках» бугрились заиндевелые чугунные шайбы с отогнутыми концами тяг. Поясок кирпичных кружев, забитых льдом; ступенчатые кирпичные опоры карниза — «сухарики»; сам карниз… Перекинув ноги, Савватий с лестницы сполз на неширокое крыло кровли. Слава богу — слежавшийся снег держал прочно.
А Кирша вышел к «подручникам», греющимся у костра.
— Кукуете? — улыбаясь, спросил он.
— Чего шляешься тут? — сварливо ответил один из караульных.
— Дык праздник же! — простодушно засмеялся Кирша.
Он изображал самого себя под хмельком: дело привычное.
— Какой ещё праздник, дубина? До Крещенья неделя!
— И-эх!.. — Кирша заплясал на месте, вроде как радуясь, что принёс добрую весть. — Сторожите неведомо кого, а у самих меж глаз деревня сгорела! Акинфий-то Никитич демона поймал!
— Какого демона? — опешили караульные.