— Лихого! Который по невьянским огням мотался! Вот его!
— Да ну? — не поверили парни. Про демона они, понятно, слышали.
— Вы не заводские, не знаете, а мы знаем! Демидов этого беса в доменну печь законопатил! Будет на нас горбатиться! Вот мы, работные, и гуляем!
Парни изумлённо переглянулись.
Кирша вытащил из-за пазухи бутылку и кружку.
— Выпьете со мной? — хитро подмигнул он. — Глоточек в холодочек!
Парни заколебались.
— Игуменья за чарку, сёстры за ковши! — ободрил Кирша.
Он отвлекал «подручников», а Савватий карабкался всё выше и выше.
Положив лестницу в снег на скате кровли, он без затруднений вылез на гребень палатки. Отсюда словно разомкнулось во все стороны объёмное, полное мрака пространство вокруг башни. Горела рассыпь окошек в конторе и господском доме; костёр у крыльца отбрасывал широкий багровый отсвет на истоптанные сугробы; вдалеке, за плотиной, светился железный теремок колошника на домне. Савватий подумал: если до полночи он не погасит родовой пламень, Шуртан сможет сам сбежать в домну и спастись. Домна будет работать до лета, до страды, и до лета Шуртан проживёт безопасно. А за эти месяцы Демидов придумает, как ему сохранить демона и дальше.
Савватий втащил лестницу к себе и, стоя на гребне крыши, с трудом поднял её. Лестница качалась над ним в высоте под собственной тяжестью, выворачивая руки; Савватий еле её удерживал. Наконец он попал концами жердей на ограду галдареи, и лестница замерла, будто взнузданная лошадь. Савватий подёргал её, проверяя надёжность. Путь наверх был построен.
Савватий поднимался по ступенькам, и с каждым движением словно бы обрывались какие-то нити, связывающие его с землёй, с твердью, с жизнью. Лестница прогибалась. Савватий ощущал себя подвешенным в зияющей и холодной пустоте. Трудно было отнимать руки от перекладин, хотелось замереть и не шевелиться. Чтобы не поддаться страху, Савватий смотрел только перед собой и видел бесконечные и одинаковые кирпичи кладки.
Сверху выплыл массивный карниз — опора галдареи, и Савватий с неимоверным облегчением вцепился в чугунную ограду. Ещё несколько последних движений — и он перевалился в сугроб на балконе. Успокоив дыхание, встал на ноги. Душу отпускало. Башня плыла над заснеженным полночным Невьянском, и он плыл вместе с башней как на корабле: избы, печные трубы, дымы, подворья, улицы, проулки, площади, линия острожных стен, крыши господского дома и конторы, плотина, завод, плоскость пруда, гора Лебяжка… Всё заняло свои места, всё обрело незыблемость. И башня тоже была незыблема, хоть и падала уже много лет. И решимость вернулась.
Савватий отворил дверь и вошёл в часовую камору. Жизнь мгновенно преобразилась, стала привычной и знакомой, будто он пробудился и подъём по стене башни оказался безумным и диким сном. Поблёскивали изморозью окна в переплётах, поблёскивал механизм курантов, щёлкали шестерни, спокойно и мерно клацал маятник в шахте. Но дело оставалось делом.
Савватий ободрал холстину, которую совсем недавно приколотил на дверь вместо разбитых стёкол: ещё пригодится. Холстину он запихал в свой пухлый мешок, а мешок снова повесил себе на плечи. Теперь — вниз.
* * * * *
Мощный столп Невьянской башни — четверик — был разделён на три яруса дощатыми настилами, лежащими на балках. Верхний ярус называли Слуховой палатой. Едва Савватий ступил на деревянную лестницу, что спускалась из часовой каморы в Слуховую палату, лестница вспыхнула.
Огонь появился из ниоткуда и сразу устремился вверх по боковинам и ступеням, заскочил на перила, проворно разбежался по доскам пола. Палата ярко осветилась. Языки пламени изгибались и плясали, вырастая всё выше. Треск отражался от свода и умножался эхом, перекатываясь от стены к стене.
Савватий отпрянул — откуда пожар?.. А потом почувствовал, что воздух не прёт наверх, клокоча и опаляя лицо, что дыма нет, что искры не жалят и сам огонь тоже не обжигает… Это был призрачный, ложный огонь — один лишь облик. Такое же призрачное пламя Савватий видел в каземате, в плавильном горне. Демон Невьянской башни понял, что к нему идёт человек, идёт, чтобы лишить его воли, и метнулся навстречу, желая остановить врага.
Савватий двинулся прямо в слепящее зарево. И огонь начал уклоняться от него, ускользать со змеиной гибкостью, чутко освобождать дорогу. Демон не имел силы, пока не прозвенели колокола курантов, он мог только пугать. Но пугал очень убедительно: бестелесное пламя угрожающе клубилось перед Савватием, бросалось в лицо, как зверь, обвивалось вокруг ног. Доски лестницы трещали, словно готовы были проломиться в любой миг.
Сквозь дремучий огонь, как сквозь непролазную урёму, Савватий сошёл в Слуховую палату и повернул к лестнице дальше, на средний ярус столпа. Охваченная заревом лестница была чиста — но, преграждая путь, на ней стоял старый мастер Катырин, сгоревший в башне пять дней назад; Савватий сам в часовой каморе поднял с пола его нательный крестик.
— Не делай того, Савка, — глядя исподлобья, угрюмо сказал Катырин.
У Савватия волосы шевельнулись — говорить с мороком!.. С демоном!..
— Ты умер, Михал Михалыч…
Савватий наступал, а Катырин пятился вниз по лестнице, плыл.
— Дак я тогда всё и понял, Савка…
— Что ты понял?
— Гришку понял Махотина… Царь-домну его… Работу нашу…
Савватий упрямо теснил мёртвого старика.
— Нельзя нам демона истреблять! — убеждал Савватия Катырин. — Не наше это правило!.. Коли есть такая сила — надо в оборот её брать! Так на заводах положено! Всё берём на претворение! Реки, недра, леса, ветра!.. И демонов тоже берём, из всего пользу извлекаем!..
— Не отпели тебя по-божески, — ответил Савватий, — вот и в плену душа.
Мёртвый доменщик не мог задержать его даже ненадолго. Савватий сошёл на средний ярус и повернул к последней лестнице четверика.
И тут уже народу было полным-полно, как в храме на службе. Савватий обмер… В толпу смешались и живые, и мёртвые, и все глядели на Савватия, и Савватий знал их всех, и все они враз говорили — гомон затопил палату:
— Нас неволей не принуждают! Никто нас не гонит! Сами хотим! Мы сами такие! Сами заводу жизнь отдадим! Воля наша, Савка! Без принужденья мы! Заводские мы! Неволи нет! Демон — завод наш! Нельзя иначе! Такие мы! Не трожь демона! Мы в радости! Труды — наша вера! Железны души мы!..
Савватию казалось, что он сходит с ума. Призраки толклись перед ним, перемешиваясь друг с другом. Призрачный Акинфий Демидов униженно кланялся, прижимая руку к сердцу. У Татищева шевелилась шляпа — на голове отрастали рога. Слепой Онфим широко и жутко улыбался, и половина головы у него съезжала набок. Гаврила Семёнов, истончаясь, вытягивался, как дерево, и раскачивался. Двоился и дрожал, точно отражение в воде, Леонтий Степаныч Злобин. Никиту Бахорева корёжило, из него лезли какие-то рычаги. Старый оружейник Евсей Мироныч суетливо мелькал в толпе, обгорелый до костей, до дыр, подобно ветхой тряпке. К Савватию сунулся Кирша и зашипел, словно кот, дохнув пламенем. Ворочался Гриша Махотин: его раздувало, выпучивая то горб, то плечо, то брюхо. Приказчик Степан Егоров раззявил огромную, как у домны, пасть. Плясал Ваньша, подмастерье Савватия, похожий сейчас на беса с собачьей мордой…
Савватий закрыл лицо руками и пробирался по памяти. Где она, дверь из столпа?.. Савватий нашарил кованую скобу и потянул на себя.
Под высокой кровлей палатки его обдало холодом. Темнота. Вокруг — ни души, ни звука. С железных стропил свисают ледяные сосульки. Савватий был мокрый от пота, будто выскочил из бани. Из адской бани с чертовщиной.
Он пересёк пустое гулкое пространство и через ограждение глянул вниз, на гульбище. Там тоже никого. На винтовой лесенке Савватий помедлил, схватившись за жгучие от стужи перила, и выровнял дыхание: от крутых оборотов закружилась голова, а из памяти опять полезли призраки.
По гульбищу Савватий двигался осторожно, стараясь не шуметь. Дверь наружу багрово светилась щелями — там, у башни, горел костёр караульных. Голоса Кирши Савватий не услышал: значит, Кирша исполнил свою задачу — отвлёк «подручников» — и ушёл от греха подальше. Савватий тихо отворил дверь в двойную горницу. Весь его путь сквозь башню сверху вниз состоял из чередования дверей и лестниц, дверей и лестниц…