— Поверь мне, поверь, — простонала она напоследок, — я очень сожалею, что так получилось. Прости меня!
На этой оптимистической ноте Тамаре Ивановне удалось полностью выпихнуть Киру за дверь. Щелкнув замком, бабушка тяжело вздохнула.
— И давно это с ней? — серьезно осведомилась Вета.
— С тех самых пор, как ты свалилась в коридоре спорткомплекса. Тут же и Руденко нашелся, и Кира прибежала, повязку с тебя сняли, она и давай причитать! Слава богу, журналистов поблизости не оказалось.
— А что, очень интересовались? — Вета непроизвольно нахмурилась, теперь уже понимая, что внимание акул пера в данной ситуации ей вовсе ни к чему.
— Еще как. Ты представь, мы все сидим любуемся на тебя, а ты вдруг ни с того ни с сего бухаешься на ковер. Что тут думать? У тебя на мордахе такие страдания нарисовались, по залу сразу шепоток побежал, мол, беременная на соревнования приехала. Я, как услышала, сначала смеяться начала, а потом Лариса меня как пихнет в бок, вся охота прикалываться пропала. Ты лежишь и лежишь себе, бледная такая, страшно смотреть, и все корчишься. Тут уж разговорчики другие, будто ломка у тебя не вовремя приключилась. Или опять с транками перемудрила. Ну, мы не выдержали, побежали к Борису. Его нигде нет, зато ты собственной персоной завалилась в раздевалку на последнем издыхании. Я уж сама не знала, что думать, пока мы с тебя эту чертову повязку не сняли.
Веточка задумчиво молчала, переваривая услышанное.
— Знаешь, ба, — поднимаясь, произнесла она, наконец, — я тогда вообще не соображала, наверное. Боль по всему телу была, не только в ноге.
Вета накинула халат и уселась в кресле напротив бабушки, чтобы продолжить.
— Это на ковре мне лодыжку так прихватило, что я шмякнулась. А потом и понять не могла, где болит и почему.
— Дура твоя Кира! — в сердцах выкрикнула Тамара Ивановна.
— Да уж, — медленно сказала Веточка, протягивая руку к сигаретам, — это ж надо было такое учудить!
Увлекшись беседой, обе как-то забыли, что гимнасткам курить, в общем-то, не положено, и Веточка теперь с наслаждением затягивалась «Морэ», оставленными впопыхах подружкой.
— А может, она нарочно? — вдруг подскочила Тамара Ивановна. — Решила отомстить тебе за то, что ты когда-то заняла ее место…
Вета взглянула на бабушку с изумлением:
— Что ты! Кира не могла! Просто перенервничала вместе со мной, вот и лажанулась.
— Чего? — не поняла Тамара Ивановна.
— Ну, перепутала что-то. Может быть, финалгона много положила. Или просто мазь просроченной была.
Бабушка задумчиво почавкала жевательной резинкой.
— Думаешь? Финалгон, он же вообще, насколько я знаю, в спорте уже почти не используется. Есть более современные средства, я слушала передачу по радио…
— Ну и что? — перебила внучка. — У нее под рукой ничего больше не оказалось. Она ведь только выпендривалась, играла в игру «Доктор Айболит», а на самом деле занималась больше собой, чем мной.
— Это естественно, — Тамара Ивановна пожала плечами, — а ты думала, что Кира станет носиться с тобой, как с золотым яйцом?
— Ничего я не думала! — вспылила Вета и заметалась по комнате, яростно опрокидывая стулья.
Тамара Ивановна с улыбкой наблюдала за внучкой. Было абсолютно ясно, что последние дни Веточка чувствовала себя обиженной и оскорбленной. Как же! Никто из них не удосужился все ночи напролет просиживать с ней, чтобы обсуждать предстоящие соревнования или возносить хвалы за уже отработанные номера. Успех Веточки на турнире был очевиден, поэтому близкие, лишь высказав несколько слов восхищения, спешили по своим делам, а гимнастке казалось, что никто не оценивает ее по достоинству. Даже Кира только однажды заинтересовалась ее выступлением, и то, наверное, потому, что сама в недавнем прошлом была чемпионкой, да свободный вечер подвернулся. Можно и с подружкой поболтать. А что касается ее врачебной практики, на Веточке это никоим образом не отразилось. Хотя Кира перед отъездом уверяла, что даже специальную диету для нее придумает, на деле все ограничилось наложением повязок. Не совсем удачных.
— Что же теперь будет? — запричитала Веточка, остановившись посреди комнаты. — Журналюги меня со свету сживут своими грязными предположениями.
— Не канючь, — оборвала Тамара Ивановна, используя недавний опыт общения с рыдающей Кирой, — все образуется.
Но Веточка, обхватив руками черноволосую голову, снова бросилась нарезать круги по комнате.
— Конечно, они вспомнят историю в Мадриде и выльют на меня ушат грязи. А впереди Олимпиада. Это же катастрофа, конец, просто конец всему!
Заламывая руки и стеная, она с ужасом представила, как это будет выглядеть на самом деле. Ее не то, что на олимпиаду, ее теперь на утренник в детском саду «Солнышко» не допустят. И все из-за этой глупой курицы Киры!
— Да перестань ты! — легкомысленно взмахнула ладошкой Тамара Ивановна и, аккуратно выплюнув жвачку на дорогое ковровое покрытие, потянулась к тем же самым «Морэ».
— Я, конечно, в спорте человек несведущий, — продолжила она, затягиваясь сигаретой, — но не думаю, что из-за гримас во время выступления тебе теперь закрыт путь на все турниры. Глупости!
— Посмотрим, как ты запоешь, когда сюда ворвутся эти стервятники с блокнотами и самописками! — ехидно возразила гимнастка. — Они свое не упустят. Им лишь бы человека опозорить, уж я-то знаю.
Веточке вдруг стало так жалко себя, что она чуть не расплакалась. Бессильная злоба на безалаберную подружку только подливала масла в огонь.
— Да не переживай ты из-за журналистов, Руденко с ними справится.
— Посмотрим, — хмуро сказал Вета, — но ты должна понимать, что в любом случае мне придется давать интервью. Как никак я известная личность.
Тамара Ивановна закатила глаза. Раньше она не замечала подобного самолюбования во внучке. Та и сама поразилась своему пафосу и, не сдержавшись, хихикнула.
Через секунду обе хохотали, как безумные, и долго еще не могли остановиться. Все-таки это было лучше, чем реветь, хотя и смахивало на истерику.
В дверь постучали неожиданно и сильно. Веточка с Тамарой Ивановной переглянулись, резко оборвав смех.
— Акулы приплыли, — шепнула гимнастка, имея в виду журналистов.
Тотчас барабанная дробь повторилась, и громовой голос за дверью сурово пообещал:
— Не откроешь, я эту дверь на фиг высажу!
— Руденко! — хором обрадовались бабушка с внучкой и кинулись открывать.
Борис Аркадьевич стоял на пороге в боксерской стойке.
— А, ты здесь, — заприметил он бабушку Веты, и зверское выражение его лица сменилось подобием улыбки.
— Я думал, наша красотка одна. Испугался, — нехотя признался он, заходя в номер.
— Чего это ты испугался, скажи на милость? — полюбопытствовала Тамара Ивановна. — Что она тут с горя вены себе перережет, что ли?
Руденко смущенно покосился на Веточку, и та поняла, что