— Бабушка! Ой, то есть госпожа Чон. А вы можете меня научить? Это так здорово! На этих выходных… Ах да… — запнулась на полуслове Чони, вспомнив, что в эти выходные ее здесь может уже не быть.
— Ты не проголодалась? Давай поедим. Чего ты хочешь? Я приготовлю все, что попросишь.
— Тогда мне ттокпокки!
— Ттокпокки? А я собиралась приготовить рагу с говядиной и специально закупилась мясом.
— Но мне хочется ттокпокки… Или, может, кимпаб? В детстве, когда мы с классом ходили на пикник, я так завидовала ребятам, которые брали с собой кимпаб, с любовью приготовленный мамой. Или когда кто-то из одноклассников звал к себе домой полакомиться мамиными ттокпокки.
— И этого тебе хочется сильнее всего? Эх ты. Что ж так скромно. Поняла! Тогда сегодня поедим ттокпокки, а в следующий раз будет тебе кимпаб!
— Но следующего раза может уже не… — голос Чони стал тише. После завтрашнего суда ее могли не отпустить домой.
— Обязательно приготовлю его потом! И с радостью съедим, — нарочито веселым голосом произнесла Кымнам и, широко улыбаясь, поднялась с места.
Легкой поступью Кымнам отправилась на кухню и открыла окно, занавешенное белым кружевом. Холодный воздух тут же ворвался внутрь, и кружевные занавески затрепетали на ветру. Из шкафчика под раковиной Кымнам достала сковородку и начала спешно припоминать, куда же она положила длинные рисовые колбаски, купленные вчера у миссис Тток. Открыла холодильник, но там их не оказалось.
«Точно, микроволновка! Вчера хотела поесть рисовых клецек, положила всю пачку туда и совсем про них забыла. Май мистейк!» [67]
Кымнам достала из микроволновой печи толстый и длинный тток и нарезала его на одинаковые брусочки, размером с указательный палец. Треугольниками наискосок разрезала омук [68] и мелко нашинковала зеленый лук, тем самым подготовив все для будущего блюда.
«И как бы мне его приготовить, чтоб от него потом за уши было не оттащить?»
Она вылила в круглую сковороду три стакана воды и добавила три больших ложки острой перечной пасты. А сверху налила прозрачный, вязкий олигосахаридный сироп [69]. Длинной деревянной лопаткой она помешала полученную смесь, растворяя комочки пасты. Вода сразу окрасилась в аппетитный красный цвет, и Кымнам ощутила приятный сладковато-острый аромат. Как только соус забурлил, она положила туда нарезанный тток и омук, дождалась, пока соус чуть уварится, и наконец посыпала все зеленым луком. На соседней конфорке кипел бульон из рыбных клецек, нанизанных на длинные шпажки. Кымнам зачерпнула поварешку рыбного бульона и полила основное блюдо, чуть разбавив им соус. Затем убавила огонь до минимума, оставив над конфоркой лишь бледно-голубое сияние, и еще немного поварила. После чего влила в почти готовое блюдо один стакан сикхе собственного производства, и над плитой поднялся сладкий запах солода.
Чони смотрела на ттокпокки, которые лежали перед ней в белом фарфоровом блюде, и поверить не могла, что кто-то приготовил их специально для нее. Это было новое приятное ощущение. Именно эти красные рисовые колбаски с детства появлялись в ее фантазиях, связанных с домом. Они навевали слабо осознаваемую тоску по маме и казались ей непременным атрибутом обычного домашнего семейного обеда. Деревянной ложкой Чони отломила кусочек ттока, обмакнула его белый бок в густой соус, зачерпнула немного лука и отправила все это в рот. Вкуснотища.
Кымнам нетерпеливо глядела на Чони, будто вопрошая: «Ну как тебе?» А та вдруг вытянула рукава и потерла глаза. На упрекающий вопрос Кымнам Чони ответила, что просто глаза слезятся от остроты. Когда старушка поставила перед ней стакан сикхе, Чони поделилась:
— То, что я попробовала ваш обеденный набор, и то, что обнаружила внутри спрятанную записку, — это самая большая удача моей жизни. А то, что я встретила вас, — это небесное благословение. Вы спасли нас… И меня, и Тыль.
Кымнам казалось, что сейчас и она расплачется вслед за Чони. Они прожили бок о бок несколько месяцев. Чони была той, что вставала раньше всех и на заре крошила разъедающий глаза лук, не зная устали и не страшась самой неприятной работы. Она была еще такой юной, но уже такой мудрой. Если бы только она встретила Кымнам раньше того парня. Нет, если бы хоть раз в жизни ей встретился зрелый, по-настоящему взрослый человек… Иногда Кымнам казалось, что судьба слишком жестоко иронизирует над людьми.
Наступил день суда. Солнце светило так ярко, что аж слепило глаза. Рано утром Чони, приняв бодрый вид, покинула дом. Не забыв перед этим крепко прижать к себе дочку и прошептать ей что-то на ухо. Да взять за руку Кымнам, в очередной раз обратившись к ней с просьбой позаботиться о дочери. По просьбе Чони Кымнам с Тыль остались дома. Чони не хотелось, чтобы Тыль видела ее на скамье подсудимых. Но более невыносимой ей казалась мысль о том, что в худшем случае Кымнам с Тыль придется возвращаться домой без нее. Потому она сделала вид, что не заметила припаркованный у дома голубой грузовик, и направилась прямиком в суд.
Она прошла сквозь металлодетектор и присела на длинный диван напротив судебной коллегии. Незадолго до начала заседания прибыл государственный адвокат. Он вручил ей кипу бумаг и спросил, подготовила ли она последнее слово. Чони, поникнув, кивнула. Когда до начала судебного заседания оставалось каких-то пять минут, телефон Чони завибрировал. «Сегодня очень холодно. Я буду ждать вас перед зданием суда. Ынсок».
Чони уже не раз рисовала в своей голове картинки счастливого будущего с Ынсоком. Поэтому сегодня не смогла удержаться и искренне ответила ему:
«На самом деле я всегда ценила вашу помощь».
Начался суд. Используя слепок печати Чони, некий агент по недвижимости заключил ряд недействительных договоров, тем самым обманув четырнадцать человек. Все эти люди внесли крупный залог за жилье, и общая сумма ущерба составила свыше пяти миллионов вон. Однако адвокат активно подчеркивал, что подозреваемая ни разу не встречалась ни с кем из пострадавших, и настаивал на том, что печать у нее отняли силой. После чего подделали без ее позволения и ведома. Одетый в мантию судья включил микрофон и спросил у Чони, хочет ли она что-то сказать в свою защиту. Как только ей велели встать, Чони отодвинула стул и поднялась.
По старой привычке слегка потеребив края длинных рукавов, она наконец заговорила:
— Все это время мне казалось, что даже теплое солнце ранней весной обжигает, а не греет. Его лучи так опаляли, что все