Скрестив руки на груди, я еще раз окидываю взглядом ее тело. Плечи отведены назад, подчеркивая форму полной груди, которая так и норовит вырваться из розового, идеально ее облегающего, атласа. Мой большой палец тянется к губам, и я задумчиво провожу по ним, размышляя о том, какова она на ощупь — настоящая, пышная, аппетитная. Гладкая кожа над ягодицами и там, где изгиб ее задницы встречается с бедрами, когда она поворачивается, выглядит как идеальное место для пальцев и зубов.
О чем, черт возьми, я думаю?
Певица снова начинает припев, и в зале раздается еще больше свиста, когда Фэй сначала отстегивает пояс с подвязками справа, а затем прикрывает рот, словно говоря — Упс! Когда она отстегивает его с другой стороны, ее глаза встречаются с моими, и на этот раз она ухмыляется и начинает двигаться ко мне. Не смей, мать твою.
Я слышу, как Брэди, вышибала рядом со мной, говорит:
— Черт возьми, она идет сюда... — Тыльной стороной ладони он толкает меня в грудь.
Подойдя ко мне, она подмигивает, она черт возьми, подмигивает. А потом ее внимание переключается на Брэди. На этого гребаного парня, который выглядит как полузащитник и на целых шесть дюймов ниже меня. Он сглатывает и смотрит на Фэй. Господи, он выглядит как идиот.
— Привет, красавчик, — говорит она сладким, высоким голосом с кентуккийским акцентом, громким и гордым. — Ты не мог бы мне помочь?
Но я не даю ему ответить.
— Здесь есть молния, или мне понадобится нож? — вмешиваюсь я. Мой голос низкий и достаточно громкий, чтобы быть уверенным, что она меня слышит.
Ее взгляд устремляется ко мне. Молчаливый диалог между нами очень простой. Он не посмеет, блядь, прикоснуться к тебе, так что лучше попроси меня об этом одолжении.
Она оглядывается через плечо на толпу. Софиты по всему залу освещают столы, обеспечивая достаточно света, чтобы все видели, с кем она планирует играть. Со мной. С улыбкой на губах она оборачивается, проводит рукой по предплечью и сжимает мои пальцы, направляя обратно к бару, где ждет свободный табурет. Когда мы оказываемся там, она прижимается ко мне, проводит пальцами по груди, а затем слегка подталкивает к табурету как раз в тот момент, когда труба берет высокую ноту. Толпа сейчас не так шумит, но это движение вызывает свист и улюлюкание. Отступив назад, она медленно поднимает ногу, и ее каблук оказывается прямо над моим поясом. Мои руки не двигаются, когда она наклоняется вперед и просит:
— Помоги мне немного, Фокс.
Невозможно отвлечься от того, где мы находимся, но мое тело гудит от предвкушения прикоснуться к ней. Джаз-бэнд играет инструментальную интерлюдию, и я делаю это. У ее туфель на каблуках нет застежки. Пушистый мех, покрывающий носок, дополняет образ: она, черт возьми, девушка в стиле пин-ап с головы до ног. Я снимаю туфлю сначала сзади, потом спереди и отбрасываю в сторону. Я слышу, как несколько человек выкрикивают мое имя, а Хэдли или Лейни — кто-то из них — снова свистит из-за барной стойки.
Начиная от лодыжки, я скольжу пальцами обеих рук по ее икре к колену, затем прикасаюсь к бедру. Я веду ладонями не по бокам, а по задней поверхности, медленно стягивая светло-розовые чулки в сеточку. Скатывая их вниз по ноге, я касаюсь пальцами ее гладкой кожи, оставляя мурашки. Это не должно быть так приятно. Люди, наблюдающие за происходящим, должны заставить меня остановиться, но этого не происходит.
Она меняет ноги и подает сигнал, чтобы я занялся другой. Повторяя те же движения, я не могу удержаться и смотрю на ее лицо, сосредоточившись на пухлой нижней губе, окрашенной в тот же розовый цвет, что и сетка, которую я стягиваю вниз. Когда я поднимаю взгляд и смотрю ей прямо в глаза, она сглатывает, с трудом сохраняя игривое выражение лица. Мое сердце бешено колотится, когда пальцы задерживаются на ее коже. И у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на родинку на ее щеке, замечаю, как напрягается ее горло, когда она сглатывает, и как вздымается ее грудь, когда она наблюдает за мной.
Как только я убираю пальцы, транс между нами нарушается, и она возвращается в образ. Теперь она стала еще ниже без каблуков, ее взгляд задерживается на мне на короткое мгновение, а затем снова устремляется на маленькую круглую сцену. Она набрасывает чулки себе на шею, кружево с двух сторон ложится на ее грудь. Труба, бас и певица заканчивают песню протяжной фразой «feeling good», и она отбрасывает в сторону атласный бюстгальтер, обнажая только ложбинку. Чулки, стратегически правильно свисая с шеи, прикрывают ее, пока она гордо удаляется в гаснущем свете, оставляя после себя эхо аплодисментов. Я потираю большим пальцем подушечки пальцев. У меня такое чувство, будто меня только что трахнули. И удовлетворение не заставляет себя ждать.
Это очень отчетливое чувство, то самое, которое я испытал в ту ночь, когда наткнулся на нее на краю темного кукурузного поля. Только теперь она сменила грязь и кровь на атлас и сетку. Время ни черта не изменило — она все так же опасна.
Было легко выяснить, чем она занималась на этом поле, особенно, когда стало известно, кого объявили пропавшим без вести вскоре после этого и зачем ей понадобилось алиби. Каковы бы ни были ее мотивы вернуться сейчас, я собираюсь это выяснить. Но не сегодня.
— Линкольн, — раздается низкий голос Эйса, когда он машет мне рукой. Я прочищаю горло, моя голова все еще кружится из-за этой женщины.
Я улыбаюсь, проходя мимо бара, и Хэдли спрашивает:
— Что ты думаешь о шоу?
Бросив на нее ничего не выражающий взгляд, я снова сосредотачиваюсь на брате. Мне нужно переключиться с девушки, которую я только что раздевал так открыто, так возбуждающе, — на что угодно. Проклятье.
— Я хочу представить тебе Брока Блэкстоуна, — говорит Эйс, когда я подхожу ближе.
Я протягиваю ему руку для рукопожатия, вспоминая имя и то, как его бизнес может помочь нашему.
— Да, точно. «Blackstone Auctions». Я слышал, что с вашей помощью на аукцион можно выставить и продать редкие вещи.
Пока он пожимает мою руку, я стараюсь не думать о том, что это те же самые пальцы, которые касались ее спины. Та же рука, что скользила по ее коже.
— Гораздо больше, чем вы ожидаете, — отвечает Блэкстоун. — Мой частный аукцион, в частности, может заинтересовать вас обоих. Я приобрел... — Он делает интригующую паузу. — Очень красивые вещи. И многое другое, что может пригодиться бизнесменам в самых разных сферах.
Он оглядывает зал.
— Кстати, а куда делась эта великолепная штучка? Вы меня извините?
Я опрокидываю в себя остатки «Манхэттена» и наблюдаю, как он направляется к бару. Эйс стоит рядом со мной, потягивая свой бурбон.
— Интересная здесь сегодня публика, не находишь?
Я искоса смотрю на него.
— Включая танцовщицу?
Он смеется и делает еще один глоток.
— Она выглядит... иначе.
И точно так же, как несколько лет назад, я снова лгу брату о той же женщине, отвечая:
— Я не заметил.
Глава 7
Фэй
Налетевший ветер обдает холодом руки и ноги, словно я оставила открытым окно или заснула на улице. Черт. Я просыпаюсь от шепота тихих голосов. На меня сразу же обрушивается шипение конфет и запах сладкой вишни. Прежде чем приоткрыть глаза, я прислушиваюсь. Шея затекла, а голова едва держится на подушке, которую я под нее подложила.
— У нее бриллианты в уголках глаз, — слышу я шепот. — Ларк, откуда у нее такие бриллианты на лице? Это, наверное, клей, да?
Прошло уже несколько дней с того первого выступления в «Midnight Proof». С тех пор я провела еще два шоу и научилась находить утешение в поздних вечерах, которые уже привыкла проводить в одиночестве. К счастью, больше не было неожиданных появлений мужчин с фамилией Фокс. Но я не могу понять, почему я не испытываю большего облегчения.
Качели на веранде поднимаются и опускаются, а запах сахарина становится все ближе. Черт, как холодно. Даже на закрытой веранде. Я не собиралась спать здесь, но я присела на минутку, чтобы проветрить голову после вчерашнего шоу. Я слишком много думала о том, когда снова увижу Линкольна Фокса... Не знаю, почему я решила, что это не имеет значения. Много лет назад я восприняла его угрозу всерьез, и это разозлило меня. Но если быть честной с самой собой, это был выход. Не знаю, как я могла остаться и притворяться, что все в порядке, после того, что случилось той ночью. Как бы я могла придерживаться своих планов и строить жизнь здесь, когда мои идеальные наброски стали такими размытыми?