Вот и ратью всей своей навалятся на меня, задавят.
Или, если миссия Долгорукова удастся, то убедят в войско царское влиться, его частью стать.
Несмотря на то, как пойдет все, победа-то явно за Шуйским видится. В его мирке десять тысяч поместной конницы и пять тысяч наемников, что за Делагарди стоят, это мощь. А мои две, откуда большим то взяться — так, назубок.
Побьют и потом к Лжедмитрию. Сокрушат его силой орудий.
И три! Повернется вся эта мощь на Смоленск. От Калуги — оно сподручнее, пожалуй.
И получалось, что мои действия на юге Руси заставили изменить ход истории. Так, в привычных мне источниках, Шуйский надеялся, что татары нанесут войскам воровского царика ощутимое поражение. Только не случилось его. Клушино, скорее всего, помешало, и степняки, недолго думая повернули обратно в Крым. Благо пограбили, как это бывает, знатно. Полон увели большой.
Сейчас, в текущих реалиях, Шуйскому пришлось самому решать эту задачу. Разворачиваться. А к полякам идти чуть с опозданием.
Ну а что. В реальной истории Шеин довольно долго еще крепость защищал, удерживал и сковывал силы Жигимонта Вазы.
Все же имелось, видимо, у сидящей в Москве кодлы понимание того, что Смоленск отбивать надо, но не срочно. Не прямо чтобы — раз и все. А малыми победами решили все эти бояре повысить моральное состояние войска своего. К тому же после побед надо мной и Лжедмитрием надежда была, что часть сил предаст, переметнется в большое царское войско и вместе тогда уже и Ляхов бить можно.
А если еще и амнистию объявить — то разбегаться будет значительно меньше.
В целом — толковый план. Если так подумать.
Но, есть одно но. Как всегда, бывает с хорошим с виду планом. Ситуация поменялась. Сильно, кардинально. Просчитались засевшие в Москве люди. Что в Калуге сейчас, я не знаю. Но войска Лжедмитрия уже нет. А я, это не две тысячи бедных, голопузых казаков, как думали в столице. Нас десять тысяч — замотивированных бойцов, имеющих и доспешную конную рать, и всадников с аркебузами, и пехоту нового строя. Да, еще не выученную на отлично, но вполне понимающую, что и как делать.
И самое важное — мы не где-то в Поле у Дедилова. Мы здесь! Уже у Серпухова, а Шуйский об этом представления не имеет.
Уверен — идет, как по своей земле без лишнего охранения в походных порядках. Дозоры выставляет минимально. Сам себе могилу роет.
Я ухмыльнулся.
Гонец стоял, ждал. Вышел я из раздумий начал расспрашивать, в каких порядках идут. Что узнать удалось.
— Кто в авангарде, как идут?
— Разъезды доложили, что конница первой идет. Господарь. Мы, как и приказ был, ушли сразу. — Он говорил нервно, торопился. — Идут, как понимаю, довольно плотно. Разъездов почти нет. По своей земле идут, без дальнего охранения.
— Что там за дорога?
— Господарь… — Он замялся. — Ну, получше, чем в поле, но…
— Реки?
— Думаю… Думаю, господарь. Завтра войско к реке Лопасня подойдет. К вечеру как раз. Сегодня думаю они близ Молоди встанут.
— Молоди?
Это название отразилось в моей памяти. Славная молодецкая битва, как-то так не сильно отражавшаяся почему-то в отечественных учебниках. Настоящая и невероятно значимая победа там была одержана еще при Иване Великом. Весь цвет татарского войска полег там, на подступах к Москве. Разгром был настолько чудовищным, что после этого даже в Смутное время, в котором я волею судеб оказался, степнякам не удалось дойти до Москвы. Силы их были подточены. Восстановиться до конца и стать по-настоящему могучим противником, как это было раньше при Иване третьем и Василии, его сыне — им уже не удалось.
— Да, господарь. У меня там… — Он посмотрел на меня лихо и отважно. — Там дед погиб. Когда татар били. Батька рассказывал.
— Добро, сотоварищ, добро. Славная сеча была. А завтра, там какие поселки есть? Куда они выйдут?
— Есть, господарь. На берегу. Здесь же не Поле. Тут народу-то… много.
А вот это мне вселяло опасения. Народ же видел, что разъезды какие-то движутся. Мог и рассказать идущим с севера ратям. Но с иной стороны. Большой-то силы не было. А так — ну люди служилые, мало ли кто и откуда. Может, Серпуховские. Может, Тульские какие люди. По делам. Крестьянам, то на это отвлекаться особо дела то нет. Лишь бы их не трогали. А там — чьи люди… Да за Смуту здесь столько всякого оружного люда побывало.
— Ясно, спасибо боец. Отдыхай.
Задумался я, подбородок погладил. Река, значит. Лопасня! Отлично.
— Что задумался, господарь. — Подал голос Яков. — Что прикажешь?
— Малую часть здесь оставляем, чтобы пехоту дожидалась, остальных к основному войску. — Скомандовал я задумчиво. — Сотни, думаю, хватит и еще одну сотню, свою пока здесь.
— Сделаю. — Он насторожился. — Еще что-то?
— Карту бы.
Моя, что рисовалась еще в Воронеже хорошо помогала до Тулы, а вот дальше уже начинался ее край. Серпухова на ней вообще не было. А чтобы понимать, как воевать — уж очень мне понимание местности потребно.
— Семен Плотников, строитель, зодчий местный. — Яков тоже задумался. — Может, у него присутствует.
— Поехали. Поговорим.
Повернулись мы и тут я приметил Пантелея, он стоял близ своей лошади, смотрел на нас, ждал, видимо, когда освобожусь. Кивнул ему, рукой махнул.
— Ну как?
Улыбнулся, влез в седло. Конь под ним прямо как-то осунулся прилично. Все же такого богатыря на спине своей таскать — дело не простое. Для этого специальный конь нужен, богатырский. Ну ничего, как ляхов разобьем, глядишь и найдется для него тот, что раньше латного гусара возил. Привычный к большому весу.
— Волновался я за тебя, господарь. — Прогудел, подъехав, Пантелей. — Мы же втроем за тебя всегда, за жизнь твою.
Глянул на Богдана на Абдуллу, улыбнулся.
— А тут, без меня.
— Справились, собратья мои. Едем. Но, спасибо. Мы же с тобой через многое прошли. И впереди еще. Ох сколько всего, Пантелей.
Двинулись.
Оказалось, совсем недалеко. Терем воеводы находился в кремле, который как раз и строил зодчий. Нашли его под большим навесом. Все уже отдыхали, все же вечер, ночь скоро. А он с чертежами возился и подле него еще человек пять было и пара стрельцов охранения.
Завидели нас, напряглись.
— Семен Плотников, кто будет?
От бумаг оторвался худощавый, высокий, чуть горбатый мужчина. Глаза его были подслеповаты, это сразу бросалось в глаза из-за манеры щуриться. Одет обычно, без вычурности, чуть лучше, чем окружавшие его помощники.
Сделал несколько шагов навстречу ко мне, поклонился.
— Здрав будь, боярин.
— Господарь это, воевода… — Яков явно хотел что-то добавить еще, но промолчал.
— Ооо. — Прогудел мужчина и поклонился ощутимо ниже, рукой земли коснувшись. — Не гневись, господарь, человек я маленький, не признал тебя. Игорь… Игорь Васильевич, доброго здоровья, чем служить могу?
— Здравствуй, Семен. — Улыбнулся я ему, не выбираясь из седла. — Мне бы карту. Ты человек книжный, начитанный, думаю, может знаешь, где бы раздобыть ее.
— Города? — Он уточнил. — Это легко, это у нас есть.
— Нет, Семен. Дороги и окрестностей. Отсюда и до Москвы.
Он напрягся, насупился.
— Ммм… У меня такого нет, но… Господарь. Видел я в тереме у воеводы была.
— Спасибо. А ты, значит, зодчий.
— Все так, господарь. Зодчий я. — Он вновь поклонился. — Семен Плотников. По долгу своему строю, восстанавливаю крепость Серпуховскую. Чтобы белокаменная была на горе врагам и нам на благо.
— А камень откуда? — Меня интересовал этот момент постольку поскольку. Все же не часто здесь, пока я в этом времени был, встречалась мне каменная крепость.
— Да тут, господарь, недалеко каменоломня есть. По Оке чуть выше. Деревенька там, эээ. Как ее. Дракино. Вотчина монастырская. Вот оттуда.
— Интересно. — Махнул я рукой. — Карта в тереме, значит.
— Да, должна быть. Я когда воеводе докладывал, видел, господарь. — Он перекрестился. — Вот крест. Но, может, пропала.