— Откуда?
— Писал материал о низах французского общества. Только давай не будем об этом. Посмотри-ка лучше сюда.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и, загадочно улыбаясь, сказал:
— Я совсем забыл об этом. Увидел тебя и забыл, а ведь это было моим отличительным знаком. Хотя, если честно, хорошо, что ты меня узнала и без него.
Он через стол протянул Веточке руку. На ладони стоял крошечный цветочный горшок, а в нем зеленел кактус. Это был не сувенир, а настоящий, только очень маленький цветок.
— Он живой, — ахнула Вета.
— Бери же, он твой. Я надеюсь, однажды он зацветет.
— Обязательно, — прошептала девушка и взяла с ладони Алексея горшочек, — я не буду пока его прятать, пусть подышит.
Забродин улыбнулся и спросил неожиданно:
— Сколько тебе лет, Веточка?
— Восемнадцать, — без тени кокетства ответила она, не отрывая глаз от цветка, — недавно исполнилось, а тебе?
— Двадцать четыре.
— Ты выглядишь старше.
— А ты моложе.
— Здорово. Обменялись комплиментами.
— Насколько я помню, ты любишь оригинальные комплименты. Расскажи мне, что ты любишь еще?
Рассказать ему?! Рассказать ему, что она любит?!
«Твой взгляд, когда ты смотришь на меня. Твой взгляд, когда ты смотришь в тарелку с рыбой. Твои волосы, растрепанные случайным ветром. Твои губы, выговаривающие французские слова. Твой голос, заинтересованный и ленивый, нежный и безразличный».
Конечно, она ничего этого не сказала. Она просто молча пожала плечами, избегая Алешиных глаз. Потому что боялась, что вынырнуть из их прозрачной глубины будет невозможно.
— Что с тобой?
— Нет. Ничего. Все в порядке.
— Хочешь, прогуляемся? Я покажу тебе город.
— Ты хорошо знаешь Париж?
— Бывал здесь пару раз по заданию. Успел оглядеться.
— А я никогда ничего не успеваю, — призналась она.
— Не огорчайся, еще успеешь. Так что, пойдем? Или все-таки потанцуем?
Не пойдем и не потанцуем. Давай поцелуемся.
Это навязчивая идея, подумала Веточка и все-таки оторвала взгляд от скатерти.
— Закажи еще вина.
— Э… С тобой точно все в порядке?
— Нет, черт возьми! Со мной совсем не все в порядке! Позавчера я завалила выступление, к которому готовилась много месяцев! Вчера я напилась как последняя свинья! Сегодня я сижу в ресторане с человеком, который… Ладно, дело не в этом. Я поругалась со своей подругой и перестала ей доверять. Мои фотографии вот-вот появятся в газетах с обвинительным приговором. Мой тренер состарится, так и не дождавшись, что я стану чемпионкой. И все это ерунда. Главное, что я просто неудачница и трусиха! И дура!
— Что значит дура? — только и спросил Алексей.
— Дура — это я. А я — это дура. Вот.
— Исчерпывающее объяснение.
— Много ты понимаешь. — Вета в последний раз — всхлипнула. — Извини, я еще и плакса ужасная.
— По-моему, тебе просто нравится себя жалеть. Только вот за что? Разве в твоей жизни произошло что-то непоправимое?
— Заткнись, — разозлилась она, — мне нечем оплачивать услуги психоаналитика, так что можешь не надрываться.
Он вдруг расхохотался в полный голос, а отдышавшись, сообщил Веточке:
— Ты просто чудо!
И она снова почувствовала жизнь. Самыми подушечками пальцев. Самыми кончиками волос на голове. И эта жизнь показалась ей прекрасной и удивительной.
— Спасибо, — скромно сказала Вета, — ты тоже ничего.
Он опять засмеялся, его легко было рассмешить, хотя дешевый юмор ему не нравился. Как он сказал? Главное — естественность?
— Ты просто прелесть.
— Предлагаю закончить обмен любезностями, — Веточка постучала вилкой по столу, — и перейти к более серьезным вопросам.
— Например? — заинтересовался Забродин.
Она сделала вид, что задумалась.
— Ты москвич?
— Пока нет, но собираюсь им стать.
— Как? Женишься на столичной даме?
— Вообще-то я женат. И она совсем не столичная дама.
Что это с сердцем? Почему оно бухает словно набат где-то между селезенкой и печенью? В конце концов, кто говорил о том, что Алексею Забродину запрещено быть женатым? Где записано, что он обязан был сидеть и дожидаться Елизавету Титову? Да и вообще, с чего она решила, что у него нет и не было женщин? Бред какой!
— Да что с тобой опять? Ты не любишь женатых мужчин? У тебя такое выражение лица, что я уже начинаю подумывать о разводе.
— При чем здесь ты? — Вета перевела дыхание. — Я просто вспомнила свою любимую кошку.
— Кошку? Ха! И в связи с чем, позволь полюбопытствовать?
— Просто так. Это разве преследуется законом?
— Не знаю… не думаю. Но мне показалось, что мы обсуждаем мою личную жизнь. Я как-то потерял нить беседы…
— Это я виновата. Так ты женат, и детки у вас есть?
— Есть. Алешка. Это сын моего друга.
— То есть? Вы с женой усыновили его?
— Нет, Ленка его сама родила. От Кольки.
Веточка почувствовала, что голова кружится все сильнее и сильнее. Семейное положение Забродина с каждой его фразой усложнялось. Спустя несколько минут общими усилиями выяснили, что ничего противоестественного в ситуации с Алешкой-младшим нет. Журналист дал свое имя женщине, которая родила от его погибшего друга. Так она оказалась социально защищена, и многочисленная родня не доставала Ленку со своими вечными придирками и допросами по поводу женихов.
— В нашем городке не любят матерей-одиночек, — продолжал Леший, — а так мы разведемся, и Ленка со спокойной душой может выйти замуж снова. По-настоящему.
— А у вас, значит, не по-настоящему, — замирая, решила уточнить Вета.
Алексей подмигнул:
— Смотря, что ты под этим подразумеваешь.
— Да мне вообще по фигу, — фыркнула она.
— Поэтому ты меня уже час вопросами мучаешь?
Она обиженно насупилась и запыхтела, намереваясь промолчать всю оставшуюся жизнь. Но не выдержала и снова спросила:
— А ты сам-то по-настоящему жениться не хочешь?
— Пока нет, — хохотнул он, — пока и так хорошо.
— Ты бабник? — строго спросила она.
— Что-то ты очень печешься о моей нравственности. Сама, что ли, рассматриваешь мою кандидатуру? Если что, имей в виду: муж обязан быть опытным и подкованным во всех смыслах. Так что моя распущенность — это только плюс.
Она вспыхнула от возмущения и попыталась оправдаться, но он не дал ей такой возможности.
— Нет, я серьезно говорю. Подумай — и ты поймешь, что я прав. В мужчине обязательно должен присутствовать шарм искусителя. Вкус греха…
— Перестань дурачиться. Я за тебя замуж не собираюсь, не надрывайся.
— Так уж и не собираешься? — подначивал ее Леший.
Веточка помотала головой, боясь, что голос выдаст ее и еще раз соврать не удастся.
— Ладно, а что ты собираешься делать?
— В каком плане?
— В личном. Ты встречаешься с кем-нибудь?
— Конечно. У меня куча кавалеров. — Она небрежно откинула волосы со лба и кокетливо улыбнулась.
— И где же эта твоя куча? Дожидается дома?
— А, по-твоему, они должны мотаться за мной по всему свету?
— Конечно, — убежденно произнес он, — тебя и на минуту оставить одну нельзя. Тут же сбежишь с каким-нибудь журналистом.
— Я не собираюсь с тобой сбегать, — снова возмутилась она.
— Разве я твой единственный знакомый журналист?
— К сожалению, нет, — призналась она, — вашего брата хватает.
— Кстати, почему до сих пор нет ни одного твоего интервью о последнем выступлении?
Веточка вздохнула и невинно пожала плечиками:
— Я скрываюсь. Не хочу об этом говорить. Ты ведь видел тот мой номер?
— Ага. Восхитительно.
— Издеваешься? Я шмякнулась на ковер, будто подстреленная курица! И все из-за этой идиотки Киры!
— Твоей подруги?
— Да, моей идиотки подруги! Хотя нет, конечно, она не такая уж идиотка, просто нервная очень.
— Расскажи мне, как все произошло, — попросил Алексей. И в голосе его прозвучала такая сочувственная, такая искренняя заинтересованность, что Веточка не могла отказать. Она поведала ему все с самого начала: про Макса и Лерку, про города, в которых была и которые не запомнила, про новую квартиру и старого тренера, про выступления и непонятную историю с транквилизаторами, про родителей и бабушку, про Киру и свои травмы, про любимого артиста Миронова и про книжку о вкусной и здоровой пище у себя под подушкой.