Веточка, разбирая постель, кивнула.
— Спасибо, ты меня очень выручила.
— Слушай, да что с тобой? Неужели из-за мужика так убиваешься? Может, я Максу позвоню?
— Достала ты меня со своим Максом, — вспылила Веточка и потянулась за сигаретами, — такое ощущение, что он тебя загипнотизировал!
Кира хохотнула и тоже закурила, устраиваясь поудобнее в кресле, будто собиралась остаться здесь до скончания века.
— Ты что, спать не собираешься?
— Не уйду, пока ты мне все не расскажешь, — заявила подруга и нагло выпустила дым прямо Вете в лицо.
Та закашлялась и рассмеялась одновременно. Все-таки Кира есть Кира, ничто ее не изменит.
— Я ведь переживаю, — пожаловалась подруга.
— Из-за моего неудачного свидания?
— А оно было неудачным? — Ноздри Киры хищно раздулись, почуяв добычу. — Морду бить будем!
— Ты еще скажи, Максима вызовем, — усмехнулась Веточка.
— А что? Это ценная мысль, хотя я подозреваю, что он и так где-то рядом околачивается. Денег ведь куры не клюют, почему бы не помотаться за любимой женщиной по белу свету? Тебя это не впечатляет?
— Ни капельки, — убежденно ответила Вета, — слушай, открой форточку, мы тут надымили!
Кира послушно потрусила к окну, что-то ворча себе под нос.
— Ты не уходи от ответа! — заявила она, снова устраиваясь в кресле. — Где? С кем? И самое главное — зачем?
Было легче рассказать, чем устоять перед таким натиском, и Веточка вкратце изложила недавние события.
— Забродин?! — вскинула брови подруга, услышав фамилию Леши. — Это который журналист?
— Наверное, — пожала Вета плечами, — а что?
— Тот еще тип, настоящий папарацци. Сотрудничает с несколькими желтыми изданиями. — Тут Кира закрыла глаза и тонким голосом продолжала вещать: — Красивый блондин со странными глазами, воспитан, упитан, строен, ездит на «Жигулях», но может позволить себе и «гранд-чероки».
Веточка спокойно раздавила окурок в пепельнице и взглянула на подругу внимательно и осторожно, словно боялась испачкаться.
— Ты это на ходу выдумала?
— Веточка! — Кира укоризненно покачала головой. — Это известно каждому нормальному человеку, который хоть иногда читает газеты и смотрит ТВ. Твой новый хахаль достаточно засветился на всяких разных столичных тусовках. Хотя числится в штате какой-то провинциальной газеты.
— С ума сойти, такое впечатление, что ты работаешь на разведку!
— Вета, — уже строго произнесла подруга, — мой долг предупредить тебя. И потом, раскрой глаза, каждый журналист стремится к славе, а значит, как можно чаще бывает на публике и выпендривается.
Подруги немного поспорили на этот счет, хотя Веточке было глубоко безразлично, чем занимается Алексей и зачем он это делает. С другой стороны, в словах Киры она уловила явный намек на то, что журналист пригласил ее в ресторан не как женщину, а прежде всего как гимнастку. Пусть это были только слова рассерженной и обеспокоенной подруги, но они по-настоящему задели Веточку. Когда Кира наконец ушла, девушка завернулась в одеяло с твердым намерением немедленно уснуть. Но не тут-то было. Всю ночь она проворочалась, вспоминая каждый взгляд, каждое слово Алексея. Что за ними стояло? Зачем он пригласил ее в ресторан? Зачем подарил кактус, который теперь нашел себе тихую обитель среди самых дорогих ее сердцу вещей? Зачем танцевал? Зачем провожал?
Это было просто свидание, успокаивала себя Вета, накануне мы понравились друг другу, и было вполне естественным продолжить знакомство. Просто тот, кого она полюбила, оказался предприимчивым и шустрым парнем, пять минут болтовни — а следующим вечером уже полная программа охмурения. Или он не охмурял ее? Тогда что это было? Иногда Веточке казалось, что Алексей с трудом сдерживается, чтобы не поцеловать ее. Странно, зачем сдерживаться? Иногда она натыкалась на его безразличный, холодный взгляд и думала с ужасом, что он никогда не полюбит ее. Ведь она не может его заставить, не так ли? Или может? Почему только мужчинам дозволено завоевывать, добиваться, соблазнять?
Если это правило, то Вета просто-напросто его нарушит!
Она даже зажмурилась от своих мыслей, не решаясь додумать их до конца. Но утром, когда сползла с постели, пошлепала в душ и свежим взглядом посмотрела на мир за окном, ночные размышления уже не казались ей ни странными, ни вызывающими. Она будет бороться за свое счастье, будет бороться и победит. Стук в дверь напомнил Веточке, что у нее есть верные советчики и друзья. Она ожидала увидеть Киру, с которой не слишком вежливо рассталась вчера, но которую сегодня была бы рада выслушать только потому, что у нее был принципиально другой взгляд на вещи. Однако за дверью оказался Борис Аркадьевич, размахивающий газетой.
— Какого черта! Что все это значит?! — Брызжа слюной, тренер залетел в номер и принялся нарезать круги по комнате. — Это неслыханно! Какой позор, какая наглость! Ты читала это? — Он бросил на кровать газету, измятую и порванную в нескольких местах. — Так почитай!
Веточка, совершенно ошеломленная его натиском, не сразу поняла, чего от нее хотят. Потом все-таки скосила глаза на газету и увидела свою фотографию, сделанную во время последнего выступления. Текст под ней был французский.
— И как это читать?
— А и не надо читать, — противореча сам себе, выкрикнул Борис Аркадьевич, — я сам тебе все расскажу. Мне портье перевел все до строчки.
— Разве портье знает русский? — удивилась Веточка.
— Мы с ним нашли общий язык, — уклончиво ответил Руденко, — и он мне доступно объяснил, какими словами тебя называют парижские писаки.
— И какими же? — Веточка усмехнулась, все еще не теряя бодрого расположения духа.
— Вот, смотри. Они пишут, что ты шляешься по ресторанам с русским папарацци, а уважаемые журналисты не могут добиться от тебя ни минуты внимания. Тяга к соотечественникам кажется вполне понятной, но зачем же тогда строить из себя недотрогу, спрашивает некий мсье Ж. Дюрей. Этот самый Дюрей предполагает даже, что с журналистом вас связывают нежные чувства и твое падение на последних соревнованиях можно объяснить только интересным положением, в которое тебя поставил этот твой друг. Понимаешь, о чем я?
Веточка сидела с приоткрытым от изумления ртом. — Вы уверены, что там написано именно так?
— Уверен, — отрезал Руденко и перевернул страницу, — вот, полюбуйся.
Фотография была большой и четкой. Здесь она была запечатлена не одна. Искусный фотограф поймал тот момент в ресторане, когда Забродин прикоснулся к лицу девушки. Затаив дыхание, она вглядывалась теперь в фото, любуясь четким профилем любимого и выражением бесконечной нежности в его глазах. Неужели он действительно так смотрел на нее?
— О чем ты думаешь? — спросил проницательный Борис Аркадьевич. — Ты можешь, в конце концов, объяснить мне, что происходит? Кто это?
— Алексей Забродин, журналист, — послушно ответила Вета.
— Журналист?! Так это правда? — Тренер, казалось, сейчас задохнется от возмущения.
— А что такого? Я поужинала с ним. Но не как с журналистом, если вас это волнует…
— Меня уже ничего не волнует, милочка моя! — заорал Руденко на всю гостиницу. — Я просто отказываюсь понимать что-либо и волноваться из-за этого не собираюсь.
Раздался стук в дверь, и тут же в комнату влетела Лариса Евгеньевна.
— Ты здесь, Боря? — на всякий случай уточнила она, глядя на мужа. — Ты, главное, не беспокойся, у тебя сердце. Веточка, здравствуй, милая, ты уже в курсе? Не надо паниковать, главное, держать себя в руках, слышите? Это всего-навсего провокация, грубая и топорная.
— Погоди ты, Лара, — устало поморщился Борис Аркадьевич, — Веточка на самом деле там была. И встречалась с этим журналистом. Все правда.
Лариса Евгеньевна заполошенно переводила взгляд с девушки на супруга и обратно. Потом присела на краешек кресла и чинно сложила руки на коленях.
— Ну и что? — произнесла она, помолчав. — Это не катастрофа, в конце концов. Ты давала интервью? — обратилась она к Вете.