— Увезите ребёнка отсюда. Я не буду опускаться до того, чтобы иметь в заложниках несмышлёное дитё. Или вы желаете подставить меня? — сказал Сапега, вглядываясь в выражения лиц иезуитов.
Эти люди умели скрывать свои эмоции, не показывать никому, что именно думают. И сейчас они казались невозмутимыми. Вот только если человек хочет что-то увидеть, он обязательно это обнаруживает. Сапега хотел увидеть растерянность, будто бы он разгадал план адептов ордена Христа. Он это узрел.
— Точно, вы хотите меня подставить, чтобы я не имел никаких сношений с этим человеком? Боитесь, что смогу с его помощью создать армию? Тогда я разочаровался в вас. Ведь это, по меньшей мере, неумно, — Ян Казимир усмехнулся. — Ну кто же будет учить крестьян своих воевать? Крестьян? Да еще и у московитов? Пусть бы они сперва показали себя славными воинами, а не бесславными трусами. Вот тогда и думать можно, и то крайне сомнительно, что русские могут подготовить воина лучше, чем это сделаю я в своей армии.
Монахи промолчали. Для них картина происходящего складывалась немного иначе. Они прекрасно видели и общались со многими, знали: формируется коалиция против рода Сапег. Иезуиты не только не противодействуют этому, напротив, способствуют.
Ордену не нравилось то, что какой-то один магнатский род смог так возвеличиться, что практически диктует свою волю польскому королю. Ян Сабеский чаще слушает Сапегу, чем представителей ордена.
Но разве стоит в глаза Яну Казимиру говорить о том, что он, по сути, враг иезуитов? А с московита станется — он придёт на выручку Сапегам, когда начнётся междоусобная война, и когда польский король будет стоять в стороне и только лишь наблюдать, как одни роды уничтожают другие. Впервой разве?
Так что да — ребёнок, сын Стрельчина, это еще и разрушение мостов, крушение вероятности для Яна Казимира и его родственников заполучить поддержку от московитов в случае гражданской войны. Полковник должен быть обозлён настолько, что любые соглашения, которые могут быть между ним и Яном Казимиром, разлетятся ошметками и сгорят в ненависти.
— Вы боитесь того, что я могу собрать конфедерацию, в которую, в соответствии с пактом конвента, буду иметь право пригласить любых наёмников, будь даже они из московитов? У меня самого хватит силы отбиться от кого бы то ни было, — сказал Ян Казимир и высоко задрал нос в своей горделивости.
Мускул не дрогнул на лице Петра Абрамовича, но внутренне он рассмеялся. Вот в этом вся шляхетскость, сарматизм польских и литовских панов. Они умные, прозорливые — Сапега даже почти разгадал план иезуитов, — но они рабы своего тщеславия и гордыни. Оттого не могут быть максимально эффективными, как, например, иезуиты.
— Дело уже сделано, и я попросил бы вас послать своих людей в трактир в Ружанах, чтобы там отправили на суд Божий одного или группу московитов, которые сегодня следили за вашим замком и, скорее всего, обнаружили ребёнка здесь, — сказал Абрамович.
Ян Казимир не сразу ответил. Подумал.
— Так если вы меня уже подставили, то почему бы об этом не узнать самому полковнику? Вы же хотите его выманить в Речь Посполитую, чтобы здесь схватить и вдумчиво поговорить? — спрашивал Сапега.
— Ещё не время, — сказал Маноло. — Сперва полковнику предоставят другого ребёнка. Младенца уже должны были доставить в Крым. Пусть он будет обозлён и безумно кидается на защитное сооружение Перекопской крепости. Нам нужно много смертей русских, и нам необходимо, чтобы сражение было столь масштабным, чтобы крымские татары ни в коем случае не пришли на выручку, когда ты выдвинешься в Австрию. Это же прекрасно, когда наши враги уничтожают друг друга!
Сапега встал со стула, посмотрел на резной голландский шкаф. Голова медведя была обломана. А такая красивая резная композиция была! Из дерева вырезана сцена охоты на хозяина леса.
А не получится ли, что Ян Казимир, как тот медведь… Вокруг будет красивая картинка, все персонажи живые, а у него отвалится голова?
— Сегодня вы переночуете, завтра заберёте ребёнка и уйдёте отсюда. Но вы обязаны мне сказать, в какой из своих коллегиумов или ещё где в монастырях этот ребёнок будет расти, — жёстко и решительно говорил великий гетман Ян Казимир Сапега. — Вы обязаны! И знает ли король о ваших делах? А что, если русский царь пошлет письмо королю?
Иезуиты переглянулись. Для них стало очевидно, что шантаж не прошёл. Но на это было глупо надеяться. Главное, что следы всё равно так или иначе приведут московских ищеек к Сапегам. А уж как будут московиты действовать — вопрос не столь важный.
Важнее другое: сами Сапеги будут опозорены, если информация пройдёт по официальным источникам и дойдёт до короля в виде русского посольства. Недоброжелатели Сапег обязательно возьмут себе это обстоятельство на вооружение. Но… Сабеский мнит себя рыцарем, ему история с украденным ребенком не понравится.
— Как скажете, ясновельможный пан, — покладисто ответил Абрамович. — Но тех русских, которые сейчас в Ружанах, я бы попросил вас всё-таки отправить на суд Божий.
— Их непременно схватят уже сейчас, — сказал Ян Казимир. — И не потому, что вы об этом просите, а лишь только потому, что никто не может приходить в мой дом и быть здесь шпионом.
Сапега не хотел вот так, сейчас, ссориться с московитами. Уже потому, что они, как бы то ни было, но вступили в Священную Лигу. Мало того, это же не по-рыцарски, бесчестно, только что подписав договор, взять деньги за Киев, и тут же начинать подло действовать, нарушая договоренности. Это можно сделать позже.
Насчет того, что русские разобьются о систему обороны Крыма — Перекоп. Это для Сапеги было очевидно. Еще казаки могли пройти те валы, рвы, бастионы, что выстроили турки, перекрывая вход на Крымский полуостров. Просто казаки нападали неожиданно. А сейчас русских ждали.
«Стрельчин… И что иезуиты такого в нем нашли? Все равно не понимаю,» — подумал Сапега, после того, как дал приказ пятерке гусар, что дежурили во дворце, изловить московитского шпиона.
* * *
Игнат сидел у окна, за тяжёлой льняной занавеской, так, чтобы видеть улицу, но оставаться невидимым. Скудный трактир, и занавеска явно старая, без вышивки, но чистая. Все было чистым. И это нравилось Игнату.
Перед ним на грубо сколоченном столе дымилась миска