Она выглядела так же, как и ее живопись — стихийно.
Напротив дивана в гостиной Фардина висел большой холст Симин с довольно сюрреалистическим изображением быка с раздутыми гневными ноздрями, топчущего окровавленный песок арены.
Свет из окна и балконной двери, дневной, а, в особенности, лунный, делал изображение на картине словно живым, мистическим, завораживающим, воплощением стихии. Правда, у Симин это не разрушительная сила, а созидательная, но неспособная сдерживаться в своих порывах.
Подарила эту символичную картину она вскоре после знакомства. Каким чутьем уловила в тихом, чуть ироничном научном сотруднике его сущность, скрытую глубоко даже от него самого? Он ведь должен искренне верить в свою «тихость и научность».
Симин живет с братом и его женой. Она в разводе, подолгу обитает в Европе — то в Париже, то в Голландии и в Америке, и отчасти поэтому их семья гораздо терпимее относится к несоблюдению мусульманских традиций. Во всяком случае Симин принимает гостей-мужчин, оставаясь одна дома. К тому же огромная ее двухэтажная квартира совмещает в себе функции жилья и мастерской.
Почти весь второй этаж в пентхаузе занимает студия. Здесь всегда прохладно, в углу у окна такой же, как у Фардина, самовар, только электрический, а не газовый, но он точно так же все время подогревается, домовито, в ожидании гостей.
Сплетен соседей о вольных нравах хозяйки удавалось избежать благодаря тому, что посетители попадали сразу в квартиру — двери лифта открывались в холле пентхауза, и лифт ехал наверх только с разрешения хозяев. Она держала дома даже собаку, небольшого плотного песика, гладкошерстного с хвостиком-крендельком и светлыми бровками на темной морде. Его звали Бобби, и этот шустрый субъект был вне закона в Иране. Гулять с ним нельзя, на машине возить тоже — иначе получишь штраф и пса отберут.
Тегеранцы, тем не менее, собак заводят, выгуливая их втихаря, где никто не увидит. К примеру, за высокими заборами своих вилл. Этим все можно. Даже «нечистых» животных держать…
Поглядев на бычью морду на картине, Фардин вспомнил их с Симин недавнюю встречу, случившуюся два дня назад. Он заехал к ней после работы. Заметил в огромной мастерской небольшую, ему по колено, деревянную скульптуру быка с извитыми острыми рогами, крепким загривком и мосластым задом. Бобби обходил его стороной и поглядывал на быка с великим подозрением. Фардин гладил Бобби, ностальгируя по сибирскому коту, который был у семьи Фирузов в Баку.
В мастерской пахло масляными красками, растворителем, лаком и свежезаваренным чаем, который пил Фардин, развалясь в кресле за спиной Симин. Девушка торопливо дорисовывала картину к выставке в Америке. Она работала то мастихином, то плоской широкой кистью. Черно-белый платок сбился на затылок (она надевала платок при Фардине). Ее волосы почти невозможно задрапировать, слишком пышные. Она стояла у мольберта босиком на светлом паркетном полу — всегда работала босиком.
Растения в огромных вазонах теснились у балконных окон, чуть загораживая свет.
— Америка, Франция, Голландия… Ты так легко порхаешь. Туда-сюда, — Фардин несколько жеманно повел рукой, изображая перемещения Симин. — Саваковцы [Савакавцы — так сотрудников МИ называют по старой памяти, по названию организации-предшественницы] еще не вязали тебя на карандаш?
Симин не обернулась, и он не видел выражение ее лица, она лишь пожала плечами. Понимай как хочешь. Фардину не понравился подобный язык тела.
Он поспешил сменить тему, почувствовав, как оледенела спина и онемели руки от страха.
— Скульптура быка твоя работа? — спросил он, стараясь не выдать возникшее волнение. — Я гляжу, анималистическая тема тебе близка. Моего быка ты рисовала с этого?
— Нет, в Испании. Коррида произвела на меня мало того, что неприятное впечатление, но и навела на определенные мысли. Бывает так в жизни, когда нет выбора.
Она умолкла, сосредоточившись на холсте, подвесив в пространстве мастерской недоговоренность. Хотя напряженному Фардину показалось, что все это она говорит как бы поясняя свое неопределенное движение плечами.
«Нет выбора, — мысленно повторил он. — Не про быка же она, в самом деле… Метафора… Хотела признаться? В чем?»
Закралось подозрение, что она такая же художница, как и он ученый — не на все сто процентов. Если ее подослали к нему с заданием втереться в доверие, то он разоблачен. Фардин с трудом сдержался, чтобы не запаниковать. Неторопливо допив чай, он засобирался домой.
— Не стану нарушать твое творческое уединение. К тому же сроки поджимают… — Он выбрался из глубокого кресла и потоптался у нее за спиной.
— Ты мне не мешаешь нисколько. Ты так очаровательно похрапываешь, когда я рисую.
— Вот еще! Пойду домой и там буду похрапывать, — изобразил обиду Фардин.
— Я вернусь через две недели! — крикнула ему вдогонку Симин.
По пути домой Фардин тщательно проверялся. Несколько раз заходил в кафе, смотрел в отражение витрин, нет ли хвоста. А сам, в такт пульсации крови в висках, так и эдак прикидывал, существует ли вероятность того, что Симин ему подставили. Стопроцентно такую вероятность он исключить не смог.
Ее внезапное появление в той компании у бассейна (там были примелькавшиеся лица, новых не допускали, избегая попадания в узкий избранный круг паршивой овцы — стукача). Свобода перемещений Симин по миру. Ее более чем свободные нравы. Все вместе это наводило на вполне конкретный след, отчетливый. МИ.
Вряд ли речь о кадровой сотруднице. Все-таки художница. Известная и в самом Иране, и в мире. Скорее, ее сотрудничество с МИ основано на обоюдных услугах. В ее распоряжении неограниченные возможности: в плане выезда за границу, участия во всевозможных выставках, биеннале и конкурсах. Он видел в квартире ее награды и фотографии, в том числе с Венецианской биеннале с девизом «All the world’s futures» [«All the world’s futures» (англ.) — «Все будущее мира»]. На фото она рядом с чернокожим куратором выставки Эневезором, сияющая своими чудными глазам из-под края платка, в элегантном золотистом расшитом традиционном плаще, скрывающем бедра и… да, в общем, все скрывающем, даром что короткий — до середины бедра.
Что она дает им взамен, если ее в самом деле курируют? Фардин уже не задумывался над тем, добровольно она «помогает» или ее приперли к стенке шантажом, банальным во все времена, но действенным. Вернее поставить вопрос так: что она может им дать? Уровень задач, которые ставят перед ней, зависит от степени доверия к художнице и ее