— Ни у кого нет сомнений в вашем трудолюбии и компетентности, — перебил Соруш. — Доктор Омид, надеюсь, сообщил вам, что мы рассматриваем вашу кандидатуру для работы в секретном секторе. Разумеется это влечет за собой ряд проверок. Так вот, в ходе одной из таких проверок всплыла информация…
Очередная пауза «вывела» Фардина из себя:
— Господин Соруш, вас, наверное, ввели в заблуждение относительно меня. Я работаю здесь довольно давно. Меня все устраивает, и я не стремлюсь что-либо менять. Так что, если у вас есть сомнения, не стоит принимать трудное решение. Просто подберите другую кандидатуру.
Соруш лучезарно улыбнулся, но чуть снисходительно.
— Ведь я с этого и начал, доктор. Вы — ценный сотрудник. Нам нужны именно вы, но возникли сложности. Проверки теперь затянутся. И понадобится ваша помощь.
— А если вам все же поискать другого?.. Мне дали понять, что большинство направлений моей работы придется отставить в сторону на неопределенный срок. Сосредоточиться на каком-то одном.
— Полагаю, что у вас нет выбора. Вы ведь патриот? — этим вопросом он, видимо, собирался смягчить свой категоричный тон.
— Разумеется, — ответил Фардин, у него перехватило дыхание, словно Соруш взял его за горло. Но все еще только начиналось. — Возможно, вы знаете о том, что мой дядя…
— Да-да, Ильфар Фируз — уважаемый герой Священной обороны. Только ведь речь о вас, а не о нем.
— Не понимаю, в чем я провинился? — смущенно развел руками Фардин, мол, вот он я весь, как на ладони, перед ясными очами Соруша.
— Стоит ли лукавить, доктор? Речь идет о вашем незаконном переходе границы с Азербайджаном в девяностом году и о последовавшем аресте.
— И в чем камень преткновения? — Фардин изобразил облегчение. — Ваши коллеги тогда разобрались и отпустили меня. Правда, едва не довели до инфаркта мою старенькую бабушку, с которой мы бежали из Баку. Но отпустили.
— Почему вы бежали оттуда? Вас преследовали? Это было уголовное преследование?
Вот теперь Соруш по-настоящему стиснул воображаемые пальцы на горле Фардина.
— Вы наверняка помните, что происходило в Союзе в конце восьмидесятых? Я не буду излагать вам прописные истины.
— Но ведь вы не армянин, — кивнул Соруш.
— Бандиты, забившие до смерти моего деда, думали иначе. То, что творилось тогда в Баку, я буду вспоминать до конца своей жизни, это приходит в страшных снах. Единственным выходом стало бегство.
— Ну это, по меньшей мере, авантюра, — Соруш пожал плечами. Под тканью серо-стальной рубашки с длинным рукавом стали заметны крепкие мышцы.
Саваковец достал сигареты «Bahman», одни из самых дорогих, и вальяжно закурил, предложив сигарету и собеседнику. В здании курить не разрешалось, и Фардин отказался, хотя в другой ситуации с удовольствием бы закурил. «Bahman» он себе позволить не мог — каждый день выкладывать по четырнадцать тысяч риалов за пачку.
— Вы ведь могли уехать в любую другую союзную республику.
— Кроме дяди Ильфара у меня нет родственников. Да и ведь я перс, чистокровный и всегда хотел побывать на родине предков… Когда ночью к бабушке ворвались головорезы, забрали все что было ценного — серебряные ложки, украшения и даже ковер, еще Тебризский — это было последней каплей. Я узнал от знакомых азербайджанцев, у кого родственники жили в Тебризе или Ардебиле, что они шастают через границу. Срезали колючую проволоку и снесли заграждения. Я понимал, что долго это не продлится, и принял единственно правильное решение. У нас с бабушкой и вещей-то не было. Только документы и мой университетский диплом, — он замолчал.
Опустив голову, Соруш задумчиво курил.
— Вот собственно и все, — подытожил Фардин. — Если возвращение на родину считать правонарушением, тогда, конечно. Я даже не в обиде на тех ваших коллег, которые меня арестовали. В итоге ведь разобрались по совести.
— В отпуск собираетесь? — неожиданно спросил Соруш.
— Полгода деньги копил, — охотно ответил Фардин. — Билеты дорогие.
— А почему Венесуэла? — Соруш встал, дав понять, что беседа подошла к концу.
— Так без визы же туда можно.
Соруш взял со стола листок чистой бумаги и положил перед Фардином на столик, отодвинув чашку в сторону.
— Не сочтите за труд! Напишите, куда конкретно направляетесь. Будете только в Каракасе или планируете посетить и другие города? Название гостиницы… — Он заметил внутреннюю борьбу, отобразившуюся на лице доктора Фируза, и добавил: — Надо, уважаемый Фардин. Считайте это производственной необходимостью. Вы ведь не впервые едете в Латинскую Америку?
— Ну да, — чуть замешкался с ответом Фардин. — В позапрошлом году в Эквадоре побывал.
— Охота вам в такую жару ехать?
— В Каракасе летом не так уж и жарко, дожди. К тому же, Карибское море. Мне понравился Кито с цветными старинными двухэтажными домиками. Немного напоминает Тегеран, наверное, из-за гор, которые его окружают. Но в Тегеране гораздо жарче.
— И все-таки, долгий перелет, разница во времени. Шесть часов?
— Восемь, — уточнил Фардин, не понимая, к чему клонит Соруш. Но догадка уже мелькнула. — Хочется посмотреть мир.
Больше вопросов не последовало. Соруш вернулся к подоконнику и допивал остывший чай, дожидаясь, когда доктор допишет маршрут по Венесуэле, впрочем, ограниченный только Каракасом.
Фируз указал отель «Тибурон». По своему достатку Фардин мог себе позволить только двухзвездную гостиницу.
В этот момент Фардин думал лишь о том, отпустит ли его так просто Соруш или играет с ним, как кот с мышью. Делает вид, что отпускает, чтобы развлечься, вселив надежду в жертву, затем схватит мертвой хваткой и будет наблюдать, как гаснет в глазах добычи эта самая надежда и жизнь.
У Фардина сложилось четкое ощущение, что Камран Соруш не поверил ни одному слову, сказанному в этом кабинете. И была бы ему грош цена, если бы он страдал доверчивостью.
В начале разговора Соруш излучал уверенность — у него очевидно сформировалось какое-то решение по Фардину. Но что-то в разговоре пошло не так, как ожидал Соруш, и он явно изменил первоначальные планы. Выглядел отрешенным, словно потерял интерес к доктору Фирузу, потевшему, красневшему, робевшему перед контрразведчиком. Фардин описывал маршрут аккуратным, почти каллиграфическим почерком, творя, как известный каллиграф Мир Эмад Хассани.
Когда Фардин дописал и протянул листок хозяину кабинета, тот вдруг спросил:
— А почему вы развелись, доктор?
Фардин понял, что нужно проявить характер.
— Господин Соруш, мне кажется, моя личная жизнь не имеет отношение к работе и уж тем более к назначению на должность, которая меня не слишком-то интересует.
— Это неправильный ответ, — покачал головой Соруш, опустив глаза на листок бумаги, исписанный слишком аккуратно, как может писать только человек с хорошим самообладанием. — В нашем обществе неотделима моральная составляющая от деловых качеств. Но в вашем случае это