Отец наш много лет был голова народу, возглавлял аул и судил по округе. Так его и можно представить: власть. Старший брат, женившись, отделился, получив свою долю наследства. Братишка учится в Семипалатинске. После смерти моей матери от чахотки в год Лошади отец женился на белесой, нос — что баурсак, бедной засидевшейся девице, приплатив свыше положенного калыма еще штнадцатъ голов рогатого скота. С тех пор она и сидит у него на шее.
Мало того, что отец выплачивал положенный мечети налог и строго соблюдал все предписания в святой месяц Рамазан, он к тому же держал при себе гладенького ходжу с вздернутыми усами. Ходжа вроде бы учил нас, детей. Семь лет отмучились мы с ним, летом в отдельно поставленной юрте, зимой в гостиной дома. Как я ни отбивался, как ни сквернословил, как ни проказничал, отведывая учительскую палку, все равно читать-писать меня выучили. Лишь только после того как отец выставил вон ходжу за его забавы с соседкой, мы вздохнули облегченно. И понеслось — с пятнадцати лет, наслушавшись веселых баек от бывалых парней, я сам покоя не давал ни одной молодухе, крался за ними ночами, вламывался в двери, протискивался, влезал, срывал… Завел компанию с живыми отличными джигитами, ненасытен был до игрищ да розыгрышей, научился петь и играть на домбре, стрелять из ружья, охотиться с гончими и с беркутами. Я столько птиц выкормил, вылечил, выдрессировал и потерял, что сам научился говорить на птичьем языке. Чудеса, да и только! Под моим седлом — неутомимый скакун, на руке — хищный ястреб, сам одет модно, объезжаю все края, отстреливая уток и гусей, а темными вечерами стерегу красавиц, да кто из них устоит передо мной!
А отец занят своими заботами, все судит да мирит, наказывая воров, распутывая дрязги, оправдывая невиновных, сводя сутяг нос к носу. Постоянно в разъездах, а если дома, то сидит, секретничает с просителями да наставляет подсудных. Конечно, иначе нельзя, совсем забалуются люди-то. Но я в отличие от старшего брата в эти дела не лез. Я болтать не любитель, у меня свои интересы. Но и они давно махнули на меня рукой, мол, такой уж уродился, иногда косятся недовольно, бывает, похвалят, когда я возвращаюсь с охоты с подстреленным пушным зверем, да и только. Потому как мне без разницы все эти родовые споры да честь родовая. Если, конечно, драка предстоит с чужаками или бабу там сбежавшую от мужа вернуть назад надо, то я со всеми.
Хотел меня отец женить на одной худющей черной девке, да я отбился и заговорил о дочке Мамырбая Акбилек, о которой уже все вызнал. Меня, понятно, как жениха никто не ждал с распростертыми объятиями, да и как гостя особенно тоже не желали приветствовать, посчитав, наверное, что я больше зарюсь на приданое. Но потом, думаю, отец единственной доченьки, которой я вроде тоже приглянулся, решил не ломать по-своему ее судьбу и прислал человека со словами: пусть сама решает, и я тут же поспешил к ней.
Не сколько раз пришлось сворачивать и нестись наперегонки с выскакивавшими из-за валунов рыжими зайцами, чтобы не дать им перебежать нам дорогу. А то бы успели вовремя.
Подъезжая к аулу, услышали взбесившихся прямо-таки собак, встали, вдруг послышался жалобный крик Акбилек: «Мамочка!» — потом — выстрел, кто-то взял с места, уносятся, тут я не выдержал, думаю, а, голову сложу, но не дам им так уйти! Погнался за ними. Стал догонять двух всадников, как вдруг пуля впилась в правое плечо, в глазах потемнело, кругом все закружилось. Что дальше там со мной приключилось — не знаю. Да, друг, кто бы мог такое ожидать! Чудеса, да и только. Встали вокруг меня, перепугались, видать, не стали дальше пре следовать. А то бы точно догнали. Жалко до одурения, подставился, и отправили тебя в могилу-у-у! Родичи-дружки, в чем я-то виноват? В том, что упустил Акбилек? Если в душе у вас шевельнулась жалость хотя бы с мушку, что же вы столбом стоите?
Пожалуй, казахи вправе обвинить нас и в грабеже, и в похищении девицы, да и в смерти человека; есть, признаться, у них все основания думать о нас, как о бандитах. Как им, отгороженным горами и не имеющим ни малейшего представления о том, что творится в этом мире, живущим подобно диким зверям, уяснить наши цели и понять нас.
Позвольте, господа, найдется ли человек, кто желал бы своего изгнания из отчего края, расставания с родными и близкими ему людьми? Кто не любил бы покой и беспечную, наполненную высоким смыслом жизнь среди них? Кто не мечтал бы о нечаянной встрече с красивой женщиной в темном саду, о нежных объятиях и восторженном шепоте на ушко? Каждый волен жить так, как ему по душе, отчего же жизнь складывается иначе? В чем справедливость жребия, награждающего одного счастьем, другого — бедой? Все заранее предопределено. И человеку остается лишь подчиниться воле случая. Вселенная навязывает нам свой неотвратимый выбор: ей чужда свобода.
Если бы не вселенский рок, разве оказались бы мы среди казахов в горных тисках между Китаем и Алтаем? Я младший сын помещика Тамбовской губернии. Дед мой при Его Императорском Величестве Александре II в турецкую кампанию командовал армией, и ратный путь его был овеян славой. Воевал и отец, дослужившись до высокого чина, в преклонных летах вернулся в родовую усадьбу, сеял хлеб, богато хозяйствовал. Простор ухоженных полей, тенистый сад, каменная усадьба, конюшня с беговыми скакунами, псарня с борзыми… все это было!
Один из моих братьев закончил юридиче ский факультет университета и затем вместе со мной поступил в Военную академию. Из четырех братьев я — самый невзрачный, но на германском фронте отличился первым, первым был повышен в звании. Мы, не задумываясь, пошли на войну защищать царя, отчизну, свой народ. И если бы мы не стояли на защите родных рубежей, если бы не наша, русских, военная мощь, разве жили бы в здравии и благополучии темные казахи? Да они должны быть благодарны нам уже только за то, что укрылись под державной рукой в российских границах. А какая от них была польза государству? Разве что с одного хозяйства налогов выплачивали четыре рубля да снабжали продуктовые склады? Попивают себе кумыс,